Потому что… Тот, другой…

Пирс взревел и стал глубоко дышать, чтобы не отправить на пол содержимое своего желудка.

Что-то еще громко треснуло под его каблуками.

Он пытался. Видит Бог, он старался не позволить, не дать себе представить ее в таком положении. Не вышло.

Ее изображение закричало на него, и ему захотелось, чтобы она смогла разбить его проклятый череп и выбросить… выскрести… выжечь немыслимый образ. Тоже не вышло. Поэтому он принялся крушить все, что только попадалось под руку, так что обломки и обрывки стали соответствовать жалким остатками его совести.

Подумать только, в чем он ее обвинял! В чем только не подозревал! Как вел себя с ней! В брачную ночь она попросила погасить свет вовсе не для того, чтобы не видеть его лица. Она не хотела, чтобы он видел ее страх.

А он не проявил никакого снисхождения к ее робости, не думал ни о чем, кроме пожиравшей его похоти.

И еще он был непростительно жесток, когда решил, что она обманула его насчет девственности.

Она не играла в невинность. Бедняга действительно не знала, что делать. Она раньше никогда не испытывала удовольствия. Только боль.

«Ты утверждала, что тебя никогда не целовали? Но тебя определенно кто-то поимел».

Пирс забыл, что надо дышать, погружаясь в не имеющую дна бездну сожалений, потрясения и ненависти к самому себе. У него даже колени задрожали.

Словно монстр, которым он никогда не хотел быть, он терзал свою несчастную жену.

Игры. Поддразнивание. Мучительное десятидневное ожидание. А она всего лишь хотела поскорее исполнить обязанности жены. Ей больше всего хотелось оставить ожидание их исполнения в прошлом, чтобы они не висели у нее над головой, словно Дамоклов меч.

Ожидание чего-то ужасного часто стократ хуже реаль- ности.

А как он решил ситуацию сегодня? Продемонстрировал ей свое обнаженное тело и возбужденный фаллос, прижался к ней, стал целовать с дикой похотью, вырвавшейся наружу из-за недавнего столкновения со смертью и усиленной ее изысканной женской красотой.

Он притиснул ее к скале, взял в плен своим неуклюжим телом, думая лишь о том, чтобы она обхватила его своими длинными изящными ногами и он смог, наконец, вонзиться в нее и испытать разрядку.

Ни одна женщина не заслуживает такого при первой встрече с новым любовником, и неважно, сколько их у нее было раньше. Тем более если речь идет о женщине с весьма специфической травмой в прошлом.

Ему было до боли стыдно за свое поведение, однако он не мог сейчас предстать перед женой, исполненный такой бессильной дикой страстной ненависти.

Никогда. Больше никогда он ее не испугает. Никогда не обрушит на нее живущую в его душе ярость. Никогда в жизни.

Ему было необходимо выпустить пар, чтобы сохранить рассудок и подготовиться к следующей встрече. Потому что даже сейчас он ощущал вспышки убийственного гнева и желание получить от нее ответы.

Кто? Когда? Где теперь можно найти мерзавца?

Ведь этот негодяй – исчадье ада. Ему не место на земле, пусть даже грешной. Но прежде он должен познать всю силу гнева герцога Редмейна.

И неважно, что месть запоздала. Она будет. Методичная. Кровавая. Смертельная.

Но об этом позже. Прежде чем он найдет и разорвет на части истинного монстра, он обязан помочь жене обрести себя.

Она заслужила это. Александра должна хотя бы чувствовать себя в безопасности рядом с ним. В безопасности от него.

Он отыскал в груде обломков ее панталоны и аккуратно повесил их на веревку. У него дрожали руки. Панталоны казались очень маленькими и на удивление чистыми в разгромленной им комнате.

А потом он отправился на поиски жены, готовый ответить за все свои преступления против нее, намеренные или нет.

В вестибюле Констанс в одиночку сдерживала натиск удивленных клерков, портье и так понравившегося Пирсу метрдотеля. Все смотрели на него, одни с удивлением, другие с опаской.

– Завтра я возмещу все, что сломал, и заплачу за любые дополнительные работы, – устало проговорил он. – Я не мог… я не хотел идти к ней…

– Не беспокойтесь, ваша светлость, – тихо сказала горничная. – Они знают только то, что должны знать, но они все понимают.

– Что они понимают? – нахмурился Пирс. Он не хотел больше смущать жену.

Констанс уже открыла рот, чтобы ответить, но молодой портье перебил ее, сказав по-французски:

– Кто-то хотел причинить вред женщине, которую он любит.

Пирс устало повернулся и медленно направился к служебной лестнице, не позволяя себе задуматься, почему не поправил юношу.

Пирс открыл дверь в комнату Александры, не обнаружил ее, окликнул, не получил ответа и остановился в дверном проеме, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте.

В комнате не горела ни одна лампа, а дневной свет за окном уже давно уступил место ранним сумеркам. Дамастные занавески кремового цвета колыхались на ветру – все окна в комнате были открыты. Больше никакого движения не было.

Тем не менее он ощущал ее присутствие. Некое тяготение, надо признать, довольно мощное – вероятно, так луна действует на приливы и отливы, – заставило его войти в комнату и осмотреть все углы. В одном из них он и обнаружил свою жену. Александра втиснулась между гардеробом и стеной и сидела на полу неподвижно, с каменным лицом, обхватив руками колени, и смотрела прямо перед собой.

На этот раз он окликнул ее громким шепотом. Она вздрогнула, но не посмотрела на него, пока он не обошел кровать и не остановился рядом.

Пирсу хотелось задать ей сотню вопросов, первым из которых был стандартный, но очень важный: «Ты в порядке?»

Но он прикусил губу и не стал зря сотрясать воздух. Было совершенно очевидно, что она не в порядке.

И в этом виноват он, по крайней мере частично.

Александра встала, сделала шаг вперед и остановилась прямо перед ним. Ее спина была очень прямой, плечи расправлены. Она напоминала мученицу, готовую встретить свою судьбу. Пирсу очень хотелось помочь ей, поддержать, обнять, но он не был уверен, что в этот момент ей будет приятно его прикосновение.

В мягкой синеве сгущающихся сумерек она казалась очень бледной. Глаза были заплаканными, лицо осунувшимся. Губы, припухшие от поцелуев – его жадных поцелуев, – дрожали.

Кого-то привлекла ее красота, и он превратил ее в трагедию. Несмотря на простую одежду и практичный стиль, только слепой мог не заметить ее царственную осанку и идеальные пропорции тела.

Смотреть на нее – все равно что созерцать редкую совершенную красоту. Блестящая живая женщина с улыбкой, полной тайн. Истинный шедевр – это она, а вовсе не Мона Лиза.

Александра красивее, соблазнительнее.