Иван не знал, что сказать. У каждого из нас есть свои болячки.

— И что с электричеством? — спросил Иван наконец, словно предыдущего разговора между ними не было.

Мандела опомнился, поднял голову.

— А! При Саддаме, говорят, электричество было на всех станциях. А сейчас только на трех. Почему? То есть, казалось бы, чего проще — бросить кабель и подключить остальное метро? Но…

Дело в том, что есть фиксированный лимит энергопотребления. Вот представь, где-то стоит счетчик. Очень простой: киловатт в час и прочее. Этот счетчик крутится, крутится и в определенный момент, достигнув некоего значения, щёлкает — и всё, света больше нет. Причем неважно, на что ты этот лимит расходуешь — хоть на игровые автоматы, хоть на детскую хирургию. Сколько бы вскрытых детей не лежало на твоем столе — счетчику всё равно. Достиг предела — будешь отключен. Вот так-то. Поэтому на Техноложке строжайший лимит энергопотребления. А ещё говорят, что мы жадные. Ага. Да, бывало, наши, скажем так, отцы народа… — Мандела усмехнулся, — продавали электричество соседним станциям. Но их в следующий раз провалили на защите, так что больше никто не пробует.

— На защите? — удивился Иван.

Мандела пояснил. Техноложкой управлял Ученый Совет, состоящий из избранных, заслуженных учёных. Раз в год там проводились выборы, назначались Ректор и Руководители проектов, Деканы и прочие чиновники. Каждый кандидат на должность должен был представить свою программу (их по старинке называли диссертациями) и защитить её перед Советом. Самое сложное — это экономическое обоснование, по секрету сообщил Мандела, словно действительно знал, что это за зверь такой: экономическое обоснование.

Дальше всё решало голосование. Кандидаты хитрили. Например, на защите все старались идти в числе последних защищающихся — потому что кандидаты, по традиции, накрывали стол для всего Совета. Со спиртным. А учёные, как известно, не дураки — в том числе и выпить. Поэтому к каждому следующему выступающему Ученый Совет относился всё мягче и мягче. Главное тут было не переборщить, не выступить одним из самых последних, а то такой выступающий рисковал получить вместо своей доли внимания — пьяный храп.

А вообще, на Техноложке всё — как у людей. Плетут интриги, зажимают молодых, пожаловался Мандела.

— Знаешь, сколько мой друг выбивал киловатт-часы для своих опытов? Это целая история.

— Угу. Норма расхода? — Иван понял, что его зацепило в рассказе Манделы. — Так «централка», получается, от аккумуляторов?

Негр пожал плечами.

— Может быть. Или подземная электростанция с дизелями и морем солярки. Мы думали об этом. Но представляешь, какой у неё должен быть выхлоп?

Иван кивнул.

Столб дыма бы было видно с любой точки Питера. Нет, здесь что-то другое. ЛАЭС? Может, старик был прав — и ему действительно звонили с атомной станции?

— Атомная станция? — спросил Иван.

— Скорее всего, — ответил негр не очень уверенно. — Это тебе надо с моим другом разговаривать, а я в этих вопросах так — погулять вышел.

Теперь самый важный вопрос. Иначе всё это только теория.

— Как можно включить свет на остальных станциях метро?

Мандела задумался.

— Это тебе надо с моим другом переговорить… Но, мы думали — наверное, с самой ЛАЭС.

Пам-пара-пам. Батончики.

Может, старик был прав? И атомная станция — это действительно цель более высокого порядка? Шанс для человечества, да?

Иван кивнул.

— Спасибо, Юра.

* * *

Мандела ушёл вперёд — так проще. Меньше вопросов. Иван остановился. Дальше, метров через триста, будет Невский. Что ж, вот и пришло время прощаться. У мёртвых диггеров свои пути.

— Дальше вы пойдёте одни, — сказал он. — А я двину ночью… или ещё как.

— Ваня? — не понял Проф. — Что-то случилось?

— Проблема в том, что вы можете вернуться, а я — нет.

Молчание. Долгое молчание. Недоуменное.

— А объясниться? — предложил Уберфюрер. — Влом?

— Мне нельзя возвращаться, — сказал Иван. Чёрт, да как же мне с вами…

— Почему нельзя? — Миша недоуменно посмотрел на Водяника, затем на Ивана. — Что я, маленький, что ли? Объясните.

— Поддерживаю Михаила, — сказал профессор.

— Хорошо, — Иван вздохнул. — Кажется, я должен вам кое-что рассказать…

Он рассказал всё, ничего не скрывая (почти, про манию старика он умолчал). И про пропавший генератор, и про убийство Ефиминюка, совершенное Сазоном, и про заговор Мемова, и про царя Ахмета Второго, и девушку Иллюзу, и про собственную бесславную попытку остановить генерала. Про финальный выстрел Сазонова, поставивший жирную запятую в этой истории.

А мог, кстати, поставить и точку.

Иван закончил свой рассказ, оглядел слушателей. Молчание затянулось. Карбидная лампа светила жёлтым тёплым светом… Лица, которые уже стали практически родными. Профессор Водяник, Миша, Убер.

— И что вы собираетесь делать, Ваня? — спросил профессор наконец. САЗОНОВ, МЕМОВ, ОРЛОВ. Необязательно в таком порядке.

Не прикрываешь ли ты личную месть высокими мотивами, а, Иван?

Даже если и так.

Зло должно быть наказано.

— Драться.

Он встал, выпрямился.

— Я объясню, что это значит. Я — вне закона. Фактически я не существую, я мёртв и забыт. Поэтому я не буду никого уговаривать пойти со мной. Нет, наоборот. Я скажу: не надо. Идите домой. К родным и близким. На вашем месте я бы так и сделал — забыл про всё и жил обычной жизнью. Потому что если вы останетесь со мной, обычной жизни вы уже не увидите. Теперь решайте.

Уберфюрер долго молчал, морщил лоб.

— Знаешь, брат, а я, пожалуй, рискну. Пойдут пацаны со мной или не пойдут, это им решать. Но я с тобой.

Иван кивнул. А что сказать? «Спасибо»? Словами этого не скажешь. Поэтому просто кивнуть, словно это самое обычное дело — военный переворот. И друзей на него приглашают, как на субботнюю пьянку.

Диггер поднялся. Водяник размышлял. Кузнецов переводил растерянный взгляд с Ивана на Уберфюрера и обратно. Во взгляде молодого мента было необычайное смятение. Всё ещё хочешь быть как я, Миша? — подумал Иван.

Не советую.

— Профессор, Миша, — сказал Иван. — Спасибо, что помогали мне. У вас своя жизнь.

— Я разве что-то уже сказал? — удивился Водяник. — Михаил, ваше решение?

Кузнецов тоже поднялся.

— Я с вами.

— Но… — Иван замолчал.

— За кого вы нас принимаете, Ваня? — профессор в упор посмотрел на него. — Мы хоть, в отличие от вас, диггеров, и книжные дети, но… Поверьте, Иван. Мы читали в детстве правильные книги.