Пестелева схема предполагала совершенно спрятать от общества всю систему государственной безопасности: «Вышнее благочиние требует непроницаемой тьмы, и потому должно быть поручено единственно Государственному главе сего приказа, который может оное устраивать посредством канцелярии, особенно для сего предмета при нём находящейся. Государственный глава имеет обязанность учредить Вышнее благочиние таким образом, чтобы оно никакого не имело наружного вида и казалось бы даже совсем не существующим; следовательно, образование канцелярии по сей части должно непременно… быть предоставлено Главе и никому не быть известно, кроме ему одному и верховной власти»171. Инструментом «Вышнего благочиния» должны были стать «вестники тайных розысков», то есть секретные агенты, собирающие «тайные сведения» относительно «правительства, народа и иностранцев».

Расчёты численности необходимого для поддержания порядка корпуса жандармов проводились Пестелем на протяжении всего его «законотворчества». В его бумагах постоянно встречаются подробные вычисления, распределявшие блюстителей порядка по всей стране. Пестель прикидывает, зачёркивает, прибавляет — и итоговая цифра постоянно растёт. «Для составления внутренней стражи, — пишет Пестель в бумагах 1817–1819 годов, — думаю я, что 50 000 жандармов будут для всего государства достаточны». Через пару лет количество вырастает до 62 900 человек, а в варианте 1823 года ещё почти удваивается и составляет уже 112 900 жандармов172. В реальности за 90 лет, к кануну революции 1917 года, Отдельный корпус жандармов «разросся» только до 15 718 человек173.

Сравним цифры: декабрист и революционер Пестель предлагал 112 900; охранитель и консерватор Бенкендорф — учредил 4278!

После такого сопоставления «анекдот» из коллекции исторических парадоксов Юрия Борева оказывается не гротескным преувеличением действительности ради красного словца, а её скромным преуменьшением: «У шефа Третьего отделения было пять тысяч тайных агентов. Декабрист Пестель предполагал, когда он и его товарищи захватят власть, они создадут тайную полицию из пятидесяти тысяч человек»174.

Чего же ждал Бенкендорф от своих сотрудников? Его идеал службы государственной безопасности вырисовывается в инструкциях, выданных жандармским офицерам. Поначалу они касались конкретных поручений, но вскоре были размножены, розданы чиновникам центрального аппарата службы и разосланы по губерниям в качестве руководства к действию175.

Инструкции считались конфиденциальными, однако, хоть и с трудом, достать их было можно176 — и они стали известны довольно широко. Василий Туманский, хороший знакомый Пушкина, писал тому из Одессы: «У нас теперь жандармы… Инструкцию, циркулярно им данную от Бенкендорфа, вероятно, вы имеете в Москве. Мне в ней очень нравится статья о наблюдении за нравами и вообще о поведении молодых людей»177. Вскоре и Ф. В. Булгарин не преминул отметить в своём обзоре общественного мнения в 1827 году: «Инструкция разошлась по рукам и служит доказательством любви государя к порядку и благу России… Добрые люди и особенно народ, бедное дворянство, купечество, крестьяне и хорошие чиновники радуются, что есть власть, наблюдающая оком самого государя над исполнением обязанностей»178.

Жандармские офицеры, направляемые в провинцию, должны были прежде всего обращать «особенное внимание на могущие произойти без изъятия во всех частях управления и во всех состояниях и местах злоупотребления, беспорядки и закону противные поступки» и «наблюдать, чтобы спокойствие и права граждан не могли быть нарушены чьей-либо властью или преобладанием сильных лиц, или пагубным направлением людей злоумышленных». При этом целью работы эмиссаров Бенкендорфа, по его мнению, был не сбор компромата на местные власти, неспособные навести порядок, а наоборот, тесное взаимодействие с губернским начальством. Именно поэтому Бенкендорф напоминал: «Прежде, нежели приступите к обнаружению встретившихся беспорядков, вы можете лично сноситься и даже предварять начальников и членов тех властей или судов или те лица, между коих замечены вами будут незаконные поступки, и тогда уже доносить мне, когда ваши домогательства будут тщетны, ибо целью вашей должности должно быть прежде всего предупреждение и отстранение всякого зла. Например, дойдут ли до вашего сведения слухи о худой нравственности и дурных поступках молодых людей, предварить в том родителей или тех, от кого участь их зависит, или добрыми вашими внушениями старайтесь поселить в заблудших стремление к добру и возвести их на путь истины прежде, нежели обнаружатся гласно их худые поступки пред правительством».

Бенкендорф не сомневается в том, что его сотрудникам «свойственны благородные чувства и правила», поэтому приобрести на местах «уважение всех сословий», по его мнению, им не составит труда. («Если жандарма не любят, он бесполезен», — замечал деятельный сотрудник Бенкендорфа Э. И. Стогов179.) Шеф жандармов задавал своим подчинённым правила поведения: «Обязанностью вашей будет стараться приобрести к себе как благорасположение всех господ начальников гражданских и военных, так равно уважение и доверие всех сословий; приличной покорностью и чинопочитанием к особам вас старшим, благородным и приветливым обращением с равными вам, ласковым и снисходительным обхождением со всеми прочими сословиями вы, конечно, достигнете общего уважения и доверенности к себе и тем поставитесь в возможность выполнять возлагаемую на вас обязанность с успехом, соответственным цели назначения вашего»180.

Генерал надеялся, что при таком обращении в жандармском офицере «всякий увидит чиновника», который «может донести глас страждущего человечества до престола царского и беззащитного и безгласного гражданина немедленно поставить под высочайшую защиту государя императора»181.

«Донести глас» — выражение, объединившее такие непохожие термины, как «донос» и «гласность». Интересно сравнить его с мнением на этот счёт редакции либерального «Вестника Европы», опубликовавшего в 1872 году «Записки жандарма» А. М. Ломачевского. «Орудием искусственной гласности, при полном отсутствии гласности естественной, и являлся так называемый „голубой мундир“», — говорилось в предисловии к тексту мемуаров182.

«Искусственная гласность», обходящаяся без информирования общества, — это крупный проект, предложенный консерватором, а потому направленный не’на переустройство общества, а на оздоровление его при существующем устройстве. Он соответствовал политической линии императора Николая, внушённой ему Карамзиным, требовавшим от монархов «более мудрости хранительной, нежели творческой». Польза «гласности» — в передаче необходимой информации всем, кто имеет отношение к принятию властных решений. При демократии она через средства массовой информации должна доходить до всех обладателей политических прав; при самодержавии получать все нужные сведения должны император и его администрация. Остальные, для собственного блага и спокойствия, могут жить в неведении. Как позже объяснял А. И. Герцену «правая рука Бенкендорфа» JI. В. Дубельт, «у нас не то, что во Франции, где правительство на ножах с партиями, где его таскают в грязи; у нас управление отеческое, всё делается как можно келейнее… Мы выбиваемся из сил, чтоб всё шло как можно тише и глаже»183.

Напрашивается параллель между «искусственной гласностью» Бенкендорфа и секретными комитетами той же эпохи, разбиравшими проблему крепостного состояния в России, тем более что именно Бенкендорфу принадлежит известная фраза об отмене крепостного права, повторённая затем 30 марта 1856 года Александром И: «Начать когда-нибудь и с чего-нибудь надобно, и лучше начать постепенно, осторожно, нежели дожидаться, пока начнётся снизу, от народа». Как не провести параллели между политическим консерватизмом и консервативным лечением, то есть таким, которое прежде всего не навредит? Секретность «крестьянских» комитетов и высшей полиции казалась средством, подобранным именно для такого лечения.