– Если ты не хотел быть замеченным, зачем выпустил сигнальную ракету?

– Ракету? – переспросил Бар-ле-дюк. – Мы не выпускали никаких ракет! Мы что, похожи на идиотов? Я думал, это ты её выпустил, чтобы продемонстрировать нам, что мы обнаружены. Меня куда больше интересует, чем мы себя выдали. Я приближался тихо и осторожно. Ещё несколько минут – и ты был бы у нас в руках.

– Кто предупреждён, тот вооружен, – сказал Яго.

– Как бы там ни было, я тебя поздравляю, – продолжил Бар-ле-дюк. – Теперь-то я могу позволить себе быть великодушным! Теперь, когда я наконец-то тебя поймал!

– Твоя карьера не пострадала после прошлого раза, Бар? – поинтересовался Яго с притворной озабоченностью.

– Что?

– Я переживал из-за того, что наша предыдущая встреча могла навредить твоему карьерному росту. Возможно, ты слышал про мисс Джоуд? Она была одним из наиболее влиятельных улановских агентов. Потом ей не удалось арестовать меня, и теперь её сослали куда-то во тьму внешнюю[51].

– Слышал, да, – ответил Бар-ле-дюк с подобающей мрачностью. – Какая жалость. Быть кем-то, а потом стать никем – тяжелое испытание для любого человека, а для неё оно вдвойне тяжелей. Что ж, спасибо за заботу, друг! Тот факт, что ты улизнул в тот раз, просочившись сквозь мои пальцы, ничуть не помог мне в продвижении по службе. – Он говорил медленно, обдумывая каждое слово, с такой тоскливой интонацией, словно любой вид общения был для него тягостной обязанностью. – И всё-таки, – прибавил он с лёгкой улыбкой, – теперь ты в моих руках.

– Кто это такой? – спросила Диана.

– Вы не слышали о знаменитом Бар-ле-дюке? – скорбно полюбопытствовало голографическое изображение знаменитого Бар-ле-дюка.

– Он полиция – вот кто он такой, – сказал Яго.

– Позвольте! – возмутилась голограмма. – Куда больше, чем полиция.

– Он работает на Улановых. Специализируется на арестах. На поиске и захвате. Он уже пытался однажды меня арестовать. Почему-то не вышло.

– Я пытался не единожды, дружище, – напомнил Бар-ле-дюк.

– И не единожды потерпел фиаско. Может, и сейчас так будет.

– Я так не думаю, – проворчал Бар-ле-дюк. – Не в этот раз. Ты не можешь сбежать. Не можешь драться. Ты ничего не можешь.

– Скажи, сколько тебе заплатили, и я дам больше, – предложил Яго. – Больше… допустим, в три раза?

– Нет, – просто ответил Бар-ле-дюк.

Что-то надломилось в Яго, это было заметно по его лицу.

– Есть ещё один вариант. Я просто не впущу тебя сюда. Дуй сколько душе угодно, нам не страшен серый волк.

– Думаю, впустишь, – с печальным видом возразил Бар-ле-дюк. – Иначе лопнет твой пузырь.

– Лопнет? – переспросил Яго и взглянул в окно, за которым виднелся шлюп. – Валяй, и тогда мы умрём, а, если мы умрём, ты ничего не получишь.

– Думаю, мы сможем выловить тебя из вакуума. Хотя по поводу твоей подруги есть сомнения. А ещё можно вас загарпунить. К слову, на этом шлюпе двигатель с тахионной тягой, и его мощности как раз хватит, чтобы дотащить твою сферу до ближайшей точки Лагранжа.

– Только попробуй, и я сам тут всё взорву, – пригрозил Яго.

– Я верю, что ты на такое способен, – проговорил Бар-ле-дюк медленно и скорбно. – Ты теряешь самообладание, когда в игру вступают превратности судьбы, Джек. В этом отношении ты почти ребёнок. Больше одной мысли в голове не помещается, да? До чего же ты небрежен с жизнью; хотя о смерти, конечно, знаешь всё. Да, ты убьёшь себя. А как быть… с ней?

Яго обернулся и посмотрел на неё, и Диана почувствовала, как сжимается желудок. До неё вдруг дошло: это происходит на самом деле. Всё началось слишком неожиданно, и, поскольку её жизнь в последнее время превратилась в последовательность странных встреч и внезапных перемен, ей пришлось приложить усилие, чтобы внушить себе – на этот раз всё по-другому. Но всё-таки понимание того, что она может умереть, обрушилось на Диану со всей внезапностью. Они все могут умереть, здесь и прямо сейчас. Тут всё может закончиться. Она попыталась обдумать альтернативы – ведь в этом, собственно, и заключался её талант, – но не смогла найти ни одной. Есть только два выхода из этой ситуации, подумала она: или полиция арестует нас и подвергнет немыслимым ужасам, или мы все умрём, прямо здесь и сейчас.

Ни одна из альтернатив не была хороша.

– Как ты вообще о ней узнал? – резко спросил Яго. – Как ты узнал, где я живу? Как ты это сделал, Бар?

– У меня свои источники, – ответил Бар-ле-дюк. – Тебе не стоит о них переживать. Но тебе придётся пойти со мной, мой маленький Томас-рифмач[52]. Ты для меня споёшь и станцуешь. Другого выхода, увы, нет. – Судя по голосу, он и впрямь сожалел о случившемся.

Яго огляделся, развернулся вокруг своей оси. Он как будто что-то искал. Но ничего полезного в доме не нашлось.

– Приходить сюда было глупостью, – пробормотал он себе под нос. – Надо было просто лететь от пузыря к пузырю, двигаться. Если бы я смог повернуть время вспять, сделал бы всё иначе.

– Повернуть время вспять не под силу даже тебе, – заметил Бар-ле-дюк.

Яго опять посмотрел на голограмму.

– Давай всё проясним, – сказал он решительно. – Я пойду с тобой при условии, что ты гарантируешь ей неприкосновенность – она останется живой и свободной.

– Яго! – воскликнула Диана.

– Свободной, – повторил Яго, не глядя на неё. – Моё условие.

– Свободной, – сказал Бар-ле-дюк, как будто не понимая смысл слова.

– Ты знаешь, о чём я. Она сможет идти туда, куда захочет. Беспрепятственно.

– С чего бы мне так поступать?

– Потому что иначе я всех нас убью.

– А если я соглашусь её отпустить?

– Тогда, – произнес Яго, – я пойду с тобой добровольно.

Голограмма задумалась. Потом Бар-ле-дюк изобразил слабую улыбку.

– Да пожалуйста! – сказал он. – Это будет справедливый обмен, если понятие «справедливость» для тебя – или для неё – что-то значит. Так или иначе, мы все в тюрьме. Как там сказал один старый поэт – вся Солнечная система суть тюрьма, в которой множество камер, и в экзистенциальном смысле мы живём всё равно что в ореховой скорлупе? Кажется, это был Шекспир? Скорее всего, он самый.[53]