– Вставайте, дедуля. Санаторий закрывается на переучет. Отчаливаем до дому, до хаты.

Его конечности мгновенно пришли в движение – беспомощно-хаотическое. Он был похож сейчас на черепаху, перевернутую брюхом кверху. Роль панциря взяла на себя раскладушка, из которой ему никак не удавалось выбраться.

– Давайте-ка руку, я помогу.

Старик натужно кряхтел, барахтался, но не спешил воспользоваться предложен-ной помощью. Катя теперь была для него врагом. В конце-концов он все же цепко ухватился за нее, подтянулся и сел, глядя на Катю выжидательно и недоверчиво: Шутит, издевается, или его мучениям действительно пришел конец?

– Одно маленькое условие, – сказала она. – Я выведу вас отсюда с завязанными глазами.

– Руки-ноги тоже можешь связать. Только отпусти ты меня, Христа ради. А то я уже прогнил тут совсем, в этом чертовом склепе.

– Оно и заметно, – проворчала Катя, морща нос, и достала из сумочки заранее приготовленный, плотный черный шарф.

Завязав старику глаза, она взяла его под руку и повела по лестнице вверх, а оттуда к парадной двери. Выглянув наружу, Катя переждала, пока проедут и скроются из виду несколько машин и отойдет подальше парочка влюбленных, случайно забредшая в эти края.

– Давайте, дед! Попроворнее двигайте ногами. Три ступеньки вниз.

– Хочешь угробить меня, да? Я ж не вижу, куда наступать. – Он вцепился в нее трясущимися руками.

– Да не бойтесь вы! Я ж вас держу. Вот так. Еще одна ступенька, и мы на ровном месте. Теперь прямо. – Облегченно вздохнув, Катя усадила его на переднее сидение оставленной у самого подъезда машины и строгим голосом наказала: – Повязку с лица не снимать, пока не разрешу.

Миновав сонно-пустынные переулки, она выехала на Ордынку, органично перетекавшую в Большой Москворецкий мост. Под живописно клубящимися в отяжелевшем предзакатном небе облаками, катиному взору открылся с моста – уже в который раз – потрясающий вид на весь Кремлевский ансамбль с его башнями и золочеными куполами, с обновленной Красной площадью позади храма «Василия Блаженного», вот уже четыре века поражавшего своей развеселой и удивительно гармоничной пестротой. Что-то вечное, непреходящее было в этой величественной панораме, вступавшее в ее душе в конфликт с обликом дурно пахнущего старого человека, сидевшего рядом, с черной повязкой на глазах, которую он безропотно сносил.

Свернув на Кремлевскую набережную, Катя остановилась у тротуара и сдернула со старика шарф. Тот болезненно зажмурился, долго, мучительно приучая глаза к свету.

– Ключи от квартиры не посеяли?

Он пощупал карманы:

– Тут они.

– Без меня доберетесь, я имею ввиду, от подъезда на свой этаж?

– Да я ж каждый день в магазин хожу. И гулять тоже.

– Ну и ладненько. Не забудьте, как придете домой, сыну позвонить. А то он очень беспокоится. И считайте, что вам крупно повезло.

Голосуя у дороги, Катя остановила первую попавшуюся машину, усадила в нее старика, заплатила водителю вперед и сообщила ему адрес.

В тот же день, уже поздно вечером она позвонила Мише.

– Ну как? Что-нибудь накопал?

– А то! Правда пришлось основательно полазать по интернету, и еще кое с кем связаться. А ты все не звонишь и не звонишь, – возбужденно затараторил Миша. – Небось и в почту свою уже несколько дней не заглядывала. Я, правда, без понятия, кем тебе приходится этот Станислав Иванович Зайцев, но что парень он жуликова-тый и шустрый, можешь не сомневаться. История банальна, как учебник начальной школы.

– Ближе к делу, Мишуль. Рассказывай! – торопила Катя.

– А что, по-твоему, я делаю? – Он обиженно прокашлялся. – Значит так. В добропорядочные советские времена данная личность жила в Казахстане и служила в штабе Среднеазиатского военного округа. Когда же началась вся эта катавасия с распадом нашей великой державы и растаскиванием ее «ничейных» ценностей, Зайцев твой, вовремя подсуетившись, продал на сторону с военного склада Министерства Обороны внушительную партию оружия. И не одну.

– Кому?

– Чеченцам, Катюша, чеченцам. И, отхватив свой куш, благополучно слинял в неизвестном направлении. По сей день он числится в розыске. Я думаю, Заяц этот живет теперь припеваючи где-нибудь на берегу океана, на собственной вилле, вне пределов досягаемости. Уж не рядом ли с тобой?…

– Спасибо, Миша. Ты мне очень помог. Я позвоню тебе на днях. Пока.

Да. Миша ей действительно очень помог. Теперь в руках Кати было все, что ей требовалось для заключительного аккорда. Эту ночь она, на всякий случай, провела в «Метрополе». Но Ломов-Зайцев не позвонил.

Утром, накупив всяких вкусностей, она отправилась навещать Свету. Студент сидел у ее изголовья, как приклеенный. Рыжая, тая от удовольствия, изображала из себя тяжело больную.

– Салют, птенчики! Получайте подкрепление. – Катя водрузила прямо на кровать большой пакет с продуктами. – Одними эмоциями сыт не будешь.

– Этак меня теперь отсюда палками не выгонишь, – размурлыкалась счастливая Светка. – Отдельная палата со всеми удобствами, медсестры и врачи, жуть, какие обходительные, ты вот избаловала совсем. И Валерка такой лапочка! Ни на шаг от кровати не отходит. Не жизнь, а малиновый торт со взбитыми сливками. Следующий раз, если где стрелять будут, ты мне только шепни. Сама под пулю побегу.

– Типун тебе на язык, – отмахнулась Катя. – Ну, я вижу, с тобой все в порядке. Лежи, поправляйся. А ты, Валера, глаз с нее не спускай. А то ведь эта сумасбродка начнет раньше времени прыть свою показывать.

– Пусть только попробует. Напрыгалась. Хватит. Теперь все будет, как я скажу, – с комично серьезным видом заявил тот.

– Правильно, – поддержала его Катя. – Давно бы так.

– Я что-то не поняла, – приподнялась на локтях Рыжая, – ты чья подруга, его или моя?

– Ваша, дружок. Ваша.

Студент вскочил, поправил съехавшую набок подушку и насильно заставил Свету снова лечь.

– Видишь! Видишь, как раскомандовался! – с напускным возмущением пожаловалась больная, покорно откидываясь на подушку.

– Ладно. Пока. Поправляйся поскорее. – Пряча улыбку, она вышла из палаты.

У Кати не выходили из головы слова Светы о том, что бабка ее стала хуже себя чувствовать. «Что как возьмет, да помрет? – думала она. – Куда мне тогда Татку девать?» «Чего ж проще! – подала голос синеокая. – Вернуть родителям. Сашок хоть и подонок, а своё сполна получил. Всю злость и желчь он уже на тебя изрыгнул. Его, ни в чем перед тобой не провинившаяся, жена все слезы уже выплакала и с чадом своим навсегда распрощалась. Они уверены, что Катя-зверь замучила их дочку до смерти. Пережитого стресса им хватит сполна на всю оставшуюся жизнь. Тебе этого мало? Не им ты сделаешь подарок, вернув ребенка, а Татке. Чтоб сиротой не росла. И еще – Андрэ. Чтоб чудовищем тебя не считал.»