Наличие слабых военных шифров, недостаточно продуманных инструкций к ним, большое количество нарушений шифрдисциплины, — все это в совокупности вело к тому, что русские шифры успешно раскрывались австрийскими и немецкими специалистами. На германском Восточном фронте непосредственный факт организации дешифрования русских шифрсообщений произошел как бы случайно (хотя рано или поздно это все равно бы произошло). Некий немецкий языковед Добнер (Deubner), несмотря на свои преклонные лета, вступил добровольцем в ряды ландштурма для работы переводчиком русского языка. Его направили в район укреплений Кенигсберга. Вначале он переводил открытые тексты русских радиограмм. Мало–помалу в его руках скопился большой материал. Вскоре профессор заметил, что некоторые радиограммы и шифрограммы являются повторением одна другой. Известно, и мы об этом писали, что для слабых шифров и кодов того времени такой материал являлся неоценимым подспорьем для начала эффективного раскрытия шифра или кода. И хотя русские понемногу сумели согласовать шифры своих радиостанций, противник уже имел в своих руках раскрытые шифры и коды.

Дешифровальная служба МИД России непосредственно перед войной и во время войны довольно успешно работала над раскрытием шифров и кодов и читала переписку многих иностранных государств и, в первую очередь, стран, находившихся в состоянии войны с Россией. За 1914—1916 гг. (данные на 22 апреля 1916 г.) было дешифровано 588 австрийских телеграмм, 60 германских, 606 болгарских, 225 турецких, 457 итальянских и т.д.[207].

Можно отметить снижение числа дешифрованных телеграмм по ряду государств: это объясняется, в первую очередь, резким сокращением передачи таких телеграмм по радио. Так, за время с июля 1915 г. по март 1916 г. Германия и Австро–Венгрия совсем перестали пользоваться радиотелеграммами для сношения со своими миссиями в Балканских странах и пользовались для этой цели исключительно телеграфом.

Дешифрование указанных сообщений проводилось не только с помощью добытых разведкой шифров и кодов, но и за счет аналитической дешифровальной работы. В отчете за 1915—1916 гг., подготовленном старшим чиновником при канцелярии МИД Долматовым и направленном товарищу министра иностранных дел, указывается на встречающиеся трудности при дешифровании за счет появления в переписке большого числа новых слов (в итальянских и английских кодах), за счет частой смены кодов. Так, Англия до войны ежегодно выпускала два новых кода, а в отчетном же военном году она выпустила их пять, что крайне затруднило их дешифрование. Следует, кстати, отметить, что в указанном отчете, как и требовали традиции того времени, высказывается ходатайство о награждении наиболее отличившихся в дешифровании криптографов. А именно высказывается просьба наградить деньгами гг. Наньерского (итальянские шифры) — 1000 рублей, Циглера (английские и греческие шифры) — 2300 рублей, фон Берга (австрийские и германские шифры) — 1100 рублей, Рамминга (японские шифры) — 1150 рублей, Феттерлейна (персидские и французские шифры) — 2400 рублей и Струве (английские шифры) — 900 рублей. Как видим, это немалые суммы и они были даны.

22 февраля 1916 г. приказом командующего Балтийским флотом вице–адмирала Канина прикомандированный к станции особого назначения Южного района службы связи статский советник Эрнест Феттерлейн «за выполнение особого поручения, имеющего важное боевое значение» был награжден орденом Святой Анны 2–й степени. Примерно в то же время два других сотрудника шифротдела МИД надворный советник Юрий Павлович и дворянин, не имеющий чина, Борис Орлов, работавшие там же, были награждены орденом Святого Станислава соответственно 2–й и 3–й степени.

Более широко и масштабно развернуть дешифровальную работу во многом не удавалось из–за слабости подразделений радиоперехвата и большой нехватки специалистов–криптографов. Исторические материалы показывают, что многие неудачи русской криптографии этого периода обусловлены в первую очередь и главным образом не ее низким теоретическим и практическим уровнем, а разладом всей государственной машины в целом и, как следствие, разладом в самой организации криптографической службы, в ее координации, финансировании, снабжении и т.д. Инициатива и предложения рядовых сотрудников и руководителей среднего звена управления разбивались о бездействие «высшего эшелона».

Изученные нами журналы входящих документов Особого отдела ДП того времени, о которых мы уже говорили, позволяют установить, что и сюда с фронта присылали шифрованные документы для дешифрования. Материалы начали поступать уже в 1914 г. 25 августа 1914 г. из Архангельска от военного губернатора поступило в ДП сообщение, что на рейде у села Ковда Александровского уезда был задержан немецкий пароход «Удгарт», имевший радиотелеграфную станцию, причем в каюте радиста была обнаружена шифртелеграмма. Эта телеграмма и направлялась для дешифрования в ДП. Лишь через полгода (!), в январе 1915 г. Архангельск дождался ответа: «Эксперт пришел к заключению, что означенная телеграмма составлена на условном языке (зашифрована) и без ключа не может быть прочтена–переведена. Переводил коллежский асессор Ярилов». Можно представить себе реакцию в Архангельске на такое послание.

Между тем Зыбин оставался верен себе. 13 марта и 14 апреля 1915 г. генерал–квартирмейстером при Верховном главнокомандующем были доставлены в ДП «шифрованные документы с театра войны». В первый раз были привезены пять кратких радиограмм, из которых четыре оказались искаженными при передаче, а пятая заключала исправленный текст двух предыдущих. При разработке оказалось, что они зашифрованы при помощи особого кода. ДП обратился с письмом к генерал–квартирмейстеру, но ответа не последовало. 14 апреля ДП получил копию телеграммы австрийского военного министра из Вены, объемом всего в десять знаков, зашифрованную словарным ключом, разобрать которую, естественно, также оказалось невозможно. В своей докладной по этому поводу Зыбин с горечью пишет, что не имеет никакой возможности получить какие–нибудь дополнительные сведения о присланных документах, присылка их в ДП занимает три — пять дней, в атом случае, если они и будут дешифрованы, то сведения уже устареют и будут представлять лишь исторический интерес. И вновь Иван Александрович сам предлагает свои услуги, для того чтобы поработать некоторое время непосредственно в Главном штабе, своими знаниями «послужить Родине в годину испытаний». К сожалению, мы не располагаем сведениями, была ли удовлетворена просьба статского советника.

Однако в дешифровальной работе по этому направлению были и некоторые успехи. Еще в январе 1915 г. из Генеральной квартиры Генерального штаба поступили фотографические снимки германского шифра с переводом и правилами пользования. Вскоре поступили один германский и пять австрийских ключей к шифрам. В апреле были присланы восемь копий шифрованных телеграмм австрийских и германских военных агентов в Вену, Берлин и Брашов. В журнале имеется пометка о том, что тексты телеграмм разобраны. В августе 1915 г. были также прочитаны австрийские шифрсообщения. В это же время дешифровали телеграмму Берковича к Маннергейму, присланную из штаба командующего 6–й армией. В апреле 1916 г. были получены и дешифрованы три немецких шифрованных сообщения, присланных начальником контрразведки штаба 3–й армии, и два шифрсообщения — из штаба Юго–Западного фронта. Имеется запись от 31 марта, что получено четыре книги германских дипломатических шифров, а через некоторое время получили две книги турецких шифров, отобранных у Ахмета Джемиль Бея, и вскоре шифр, который использовался «немецкими шпионами в Дании и Швеции». С помощью добытых шифров или иным способом весной и летом 1916 г. было прочитано свыше 30 шифрованных немецких сообщений. В августе 1916 г. чинам 5–го отделения Особого отдела ДП, которым руководил Зыбин, в награду за дешифровальную работу было выдано 540 рублей.