Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выгодная комбинация
В настоящее время жить как-то стало, братцы мои, очень выгодно.
С одной стороны, полная дешевка — иголка 3 копейки стоит. А с другой стороны, все время какие-то выгодные комбинации случаются. Ежедневно какая-то выгода происходит. То одно, то другое... То чего-нибудь не купишь, то не пошамаешь.
А давеча, смешно сказать, двугривенный заработал. За что? За какой свободный труд? Да просто так. Постоял три часа с небольшим и заработал. А сначала предстоял мне полный убыток.
Тетка из Тамбова ужасно жалостливое письмо прислала.
«Пришли, — пишет, — за ради бога фотографическую карточку. Я, — говорит, — тебя все-таки на руках носила и соской кормила. И теперича 29 лет не видела. Наверное, с тех пор ты очень изменился. Пришли свою карточку — охота поглядеть».
Делать, конечно, нечего. Настрочил тетке подходящий ответ, вложил в конверт фотографическую карточку, где в профиль снят, и побежал на почту это заказное письмо отправлять.
Прибежал на почту — кругом у каждого окна очередь.
— Так что, — говорю, — где тут заказные отправляют?
— Эвон у того окна. Становись в эту очередь. А очередь до двери, черт ее побери!
Встал в очередь. Начал, конечно, про тетку думать. Потом про всех родственников. Потом про знакомых. Вдруг очередь подходит.
Подаю письмо.
Почтовый служащий, блондин, говорит:
— А марки где?
Я говорю:
— У вас марки. У вас, — говорю, — почтовое отделение, а не у меня. Вот примите деньги.
Он говорит:
— Вы, — говорит, — деньги мне зря не суйте. Я, — говорит, — сам сунуть могу. Тут, — говорит, — идет как раз наоборот приемка заказной корреспонденции. А марки — второе окно налево. Пора бы на одиннадцатый год разбираться в вопросах.
Хотел я схлестнуться с этим блондином, но задние рады, к сожалению, меня в этот момент оттиснули от окна.
Это, думаю, худо. Зря в очереди стоял. Однако делать нечего — пошел ко второму окну.
Встал в очередь. За марками. Начал, конечно, про знакомых думать. Потом про бабушку. Потом вообще о государственном строительстве. Вдруг моя очередь подходит.
Купил на 16 копеек марок. Побежал до своей заказной очереди. Гляжу — она стала еще длинней. Хотел было сунуться без очереди — не разрешают, оттягивают.
Встал тогда в очередь. Начал про всякую чепуху думать. Бабушка чегой-то опять на память пришла. Вообще разные старушки в голове начали мелькать и тесниться. Вдруг подходит моя очередь.
Подаю письмо.
Служащий, блондин, прикинул письмо на весы и говорит:
— Так что письмо тяжелее обыкновенного. Что вы туда, камней напихали, что ли? Еще, — говорит, — прикупите копеек на пять разных марок.
Хотел я опять схлестнуться с этим блондином — опять оттеснили.
Побежал я до окошечка с марками. Стал в очередь. Купил на пятачок марок.
Побежал с марками обратно до своей заказной очереди. Встал в затылок. Стою. Отдыхаю.
Стоял, стоял, вдруг передние граждане что-то зашумели. Что такое? Так что, говорят, вечер приближается. Служащие кончают работу. Нельзя же их цельный день эксплоатировать. А которая публика заказную корреспонденцию отправляет, пущай на телеграф сдает, — третье окно направо.
Ринулась публика туда. Только я один не ринулся.
Я положил письмо в боковой карман, подсчитал в уме чистую прибыль от сегодняшней комбинации и пошел до дому.
Цыганский мотив
Оказывается — цыгане допрыгались. Но это им к счастью.
Был это народ кочевой. Ходили они с места на место. Морочили публике голову. Пели и на картах гадали. Но теперича вовремя за ум взялись.
Газеты про них пишут, будто только в одной Ленинградской области 400 цыган уже получили землю. Наверное, займутся хлебопашеством.
Это, можно сказать, здорово! Это надо вполне приветствовать. Потому уж очень нехорошо было: кругом культура, а тут наряду с этим какие-то непрописанные люди ходят и вообще за коммунальные услуги не платят. Нехорошо! Неприлично как-то!
Но теперь этот грустный мираж рассеялся. Цыгане сели на землю.
Так что из кочевников кто же у нас теперича остался?
Киргизы вот. Да еще наши учреждения. Наши учреждения ведут еще пока вольную кочевую жизнь. Можно сказать — порхают с места на место и меняют свои помещения.
Не знаем, как в других городах, а у нас в Ленинграде это так.
Так что нашему великому гениальному поэту Александру Сергеевичу Пушкину пришлось бы размахнуться на такие цыганские стишки:
Некоторые наши учреждения шумною толпою
По ленинградским улицам кочуют,
Они сегодня над Невою
В домах разрушенных ночуют[64].
Эти стишки были бы напечатаны в вечернем выпуске «Красной газеты».
Так про что ж это я?
Да, касаемо кочевой жизни. Кочуют киргизы и учреждения. Ну а остальные граждане, можно сказать, плотно сидят на своих местах и не рыпаются.
Работяги
Наиболее всего работы достается Луганскому отделу труда. Уж очень этот отдел старательный. Входит в каждую мелочь.
Другие учреждения перед этим отделом — форменные бездельники.
Вот чего пишут газеты про этот геройский отдел:
Он требует ежемесячного представления сведений о площади в раздевальнях мужских и женских бань, по каждой отдельно. Кроме того, о числе крючков на вешалке, о количестве окон и т. д.
Сначала мы даже удивились — зачем требуются такие сведения ежемесячно?! Неужели в банях окна убывают и прибывают и площадь от сырости уменьшается?!
Но потом сообразили. Может, домишко-то под банями ветхий. Может, он ежемесячно разрушается по частям. А, может, отдел труда как раз этим и интересуется — осталось ли площади, чтоб сходить в баньку — помыться.
Но, может быть, тут есть какие-нибудь другие соображения? Зря, одним словом, запрашивать не будут.
А может быть, и зря запрашивают.
А только заместо таких глупых вопросов насчет окон запросили бы лучше ту же городскую баньку — есть ли там, дескать, среди сотрудников годовые подписчики на «Пушку» и сколько их?
А то спрашивают о всякой ерунде, а о солидных вещах позабывают.
Кстати, сообщаем несчастным луганским жителям, что ихнее прискорбное существование весьма может быть скрашено разносторонней «Пушкой».
В журнале масса юмора, петита и безобидной сатиры.
Цена номера, во всяком случае, дешевле, чем сходить в ту же луганскую баньку. Цена пять копеек. А в баньку, небось, гривенник берут.
До свиданья! Будьте здоровы!
Красота!