мирском пути. Вы бываете в лучших домах города, неужели никто из молодых людей вам не приглянулся?

— Ещё не решила я, какой путь выбрать, — отвечала Агнес. — Может, составить кому-то партию, а может, идти в невесты Христовы.

— Ах вот даже как? — удивился монах. — А есть ли у вас духовник?

«Уж не вы ли, святой отец, мылитесь в духовники моей „племянницы?“»

— Есть, святой отец, есть, — сказала Агнес, но имени священника называть не стала, хотя могла рассказать этому монаху, что своему духовному отцу она продаёт зелья для привлечения.

А брат Илларион про её духовника больше ничего спрашивать не стал, не для того он пришёл, он завёл речь про другое:

— А вас, друг мой, наверное, тоже горожане приглашают на обеды?

«Зачем же спрашивать, святой отец, о том, о чём вы и так знаете? Уж спросили бы сразу о том, что вы не знаете».

— Да, вот только вчера банкиры приглашали на ужин.

— Ренальди и Кальяри?

— Они, они.

— О, эти никогда не пригласят просто так, — заметил святой отец.

«Что они, что вы… Вы все никогда и ничего не делаете просто так».

— Да, ужин был деловой, они сделали мне предложение.

— Предложение, конечно, секретное?

— Да, секретное, но от вас, друг мой, у меня секретов нет, — простодушно произнёс Волков. — Они хотят купить у меня серебро.

— То серебро, что вы хотите передать в дар церкви?

«В дар церкви? Да вы его уже в мыслях перечеканили в казну курфюрста Ланна».

— Нет, помимо двадцати пудов, что я хочу передать вам, у меня есть ещё серебро.

— Еще серебро? — удивился монах. — Сколько же его у вас, друг мой?

— Сто пудов, — отвечал кавалер, — или около того. До верности не знаю, взвешивал дурно.

Лицо брата Иллариона вытянулось, как он ни умел владеть собой, как ни скрывал себя за маской спокойствия и благообразия, тут маска не удержалась на его лице.

— Сто пудов? Это… Это большие деньги… — и, уже не пытаясь быть спокойным, он спросил, — а сколько же вам предложили эти мошенники?

— Доторговались до тридцати гульденов за пуд.

Казначей Его Высокопреосвященства считал в уме, наверное, лучше, чем Волков, он сразу всё подсчитал:

— За двести тысяч талеров Ланна они предложили вам всего три тысячи гульденов! Так они предлагают вам меньше половины стоимости вашего серебра!

— Да, кажется так.

— Истинные мошенники. Надеюсь, вы не дали им письменного согласия? — волновался монах.

— Я обещал им подумать.

— Это мудро. Вот что я вам предложу, друг мой, я предложу вам за сто пудов вашего серебра сто десять тысяч талеров Ланна и Фринланда.

— Сто десять тысяч? — Волков прикинул: да, это предложение было заметно весомее того, что предлагали банкиры. На тридцать тысяч серебряных монет больше.

— Только, — монах чуть поморщился, — я смогу расплатиться с вами не сразу. Я буду отдавать вам по двадцать тысяч монет в месяц.

«Ах, какой вы умный, святой отец, возьмёте у меня сто пудов серебра, и из него, на своём же монетном дворе, отчеканите своих же монет двести тысяч штук, и из этих монеток, потихоньку, будете отдавать мне долг в сто десять тысяч полгода. А может, и вовсе их зажмёте при надобности, или если я погибну на войне. А ещё банкиров называли мошенниками».

— Долго, мне деньги сейчас нужны, говорю же вам, у меня война большая предвидится, — отвечал Волков.

— Хорошо, сорок тысяч я вам за неделю соберу, если вы мне те двадцать пудов, что обещали, немедля передадите, — предлагал монах. Волков видел, что он готов был идти на уступки, казначей никак не хотел упускать эти сто пудов серебра.

— О двадцати пудах мы уже всё оговорили, пока не будет у меня нового епископа, про двадцать пудов забудьте.

Гримаса недовольства появилась на лице брата Иллариона, да Волкову было на то плевать. Ему нужен был новый епископ, и если аббат монастыря Святых Вод Йордана хотел получить хотя бы двадцать пудов серебра, он должен был сделать всё, чтобы Волков поехал в Эшбахт с новым епископом.

Брат Илларион встал:

— Пойду к Его Высокопреосвященству. Говорить буду о вашем деле.

— О нашем деле, — поправил его генерал.

— Да, о нашем деле, — сказал монах, поклонился Волкову, затем поклонился Агнес и ушёл.

— И к еде даже не притронулся, — заметила девушка.

— Не до того ему, — отвечал кавалер, погружаясь в думы.

Да, кажется, монахов он уломает, будет ему новый епископ, но отдавать сто пудов серебра за обещание курфюрста, пусть даже письменное, кавалеру не очень-то хотелось. Монет из серебра начеканит, потратит на свои нужды и скажет: извини, сын мой, сейчас денег нет, зайди попозже. Попробуй потом взыщи с князя обещанное.

Времени, конечно, у него было очень мало, но он решил подождать. Должен был прийти за серебром как минимум ещё один человек. Не мог этот человек не знать про серебро. И не мог пропустить мимо себя такое богатство.

А ещё думал кавалер о том, что о визите к нему казначея курфюрста обязательно узнают и банкиры. И этот визит высокопоставленного монаха, разумеется, должен был повысить их предложение. В общем, всё складывалось пока хорошо, но надо было ждать, ждать тогда, когда время и неугомонные враги так торопили.

После обеда один из сержантов показался в проёме двери, и Волков стал гадать, кого это привёл Господь, надеясь, что Господь привёл того, кто ему был сейчас нужен. А сержант и говорит:

— Господин генерал, там к вам господа.

— Что за господа? — на всякий случай уточнил кавалер. — Горожане с подарками?

— Нет, там господин говорит, что он штатгальтер Его Императорского величества.

— Штатгальтер? — вот уж кавалер удивился так удивился, никак, после их недоброй последней встречи, не ожидал он подобного визита. — Хорошо, зови его.

— А с ним ещё два господина, их тоже пускать?

— Всех зови.

Глава 34

Глаза и уши Его Императорского Величества в Ланне господин Краугер был всё так же бледен, как и в прошлую их встречу, а вот учтивость его заметно выросла. Теперь он не корчил гримас пренебрежения и в спеси не оттопыривал нижней губы. Напротив, он склонился в долгом поклоне, как и его спутники.

Волков тоже встал и поклонился. Но затем сел и, мстительностью своею упиваясь, господам сесть не предложил: ничего, постоят.

Но господа недовольства от этого совсем не выказали, а напротив, всем видом своим показывали любезность, особенно любезен был сам штатгальтер. Он и заговорил:

— Кавалер Иероним Фолькоф, полковник Его Императорского Величества, владетель Эшбахта?

— Да, это я, — отвечал