Поэтому, посылаю все к такой –то матери, и перехватываю ее. Она же, будто только этого и ждала, бросается ко мне, впечатывается всем телом, прирастает, словно тут ей самое место, и обняв, заходится в слезах. Рыдает навзрыд, уткнувшись мне в шею.

Прижимаю ее к себе, скольжу ладонями по хрупким плечам, по ее мягким, словно пух, волосам, по прямой спине. Вдыхаю с шумом аромат ее парфюма. И дышу… Наконец-то, дышу, сходя с ума от цветочного, медово – травянистого запаха. Такого же деликатного, нежного с легкой горчинкой, как и она. Я ни хрена не разбираюсь во всей этой парфюмерной мути типа верхних нот, базовых, средних, я просто знаю, что это самое красивое звучание, которое я слышал на коже женщины. Звучание, которого мне так не хватало. Сейчас я понимаю это, как никогда, отчетливо. Меня накрывает чем-то настолько сильным и диким, что я едва держу себя в руках, когда она также, как и я, втягивает с шумом воздух, уткнувшись в мою шею, гладит лихорадочно плечи, не переставая шептать слова благодарности.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍- Что теперь будет, Сережа? Что мне делать? Папа Гриша меня убьет, а этот… он обязательно отомстит. Ты не знаешь, на что он способен. Он…

-Шш, маленькая, тебе нечего бояться, этот вопрос решен. Никто больше тебя не тронет. Обещаю. Я никому не позволю. А этот п*дор мелкий обязательно ответит за все, что сделал, - заключив ее лицо в ладони, обещаю, не в силах сдержать рвущийся из меня поток нежности.

Меня захлестывает чувствами к этой девочке. Нелогичными, неправильными, но такими, сука, сильными, что начинает ломать, будто при адской температуре. Я едва держу себя в руках, чтобы не сорвать с нее одежду, и не взять всеми известными мне способами на этой разобранной кровати. Я знаю, что она в том состоянии, что не отказала бы, потому что сейчас это было бы не столько про секс, сколько про что-то глубокое, настоящее, как воздух нам необходимое, но…

Это еб*чее «НО»! Об которое я уже сломал весь мозг и боюсь, никакой мозгоправ мне не поможет.

Стерев слезы с ее щек, снова прижимаю к себе, касаюсь губами ее макушки, чтобы не сорваться ниже.

Постепенно Настя успокаивается, приходит в себя. Я прямо кожей ощущаю, как ее опутывают паутиной запреты, как она напрягается, скукоживается вся в моих объятиях. Отстраняюсь, хотя это стоит мне огромных усилий и вижу ее неловкий, бегающий взгляд.

Твою мать! Как же меня бесят эти метания, как ее, так и мои собственные.

-Собирай вещи, потом позвонишь Оле, объяснишь ситуацию. И давай, без моего участия во всей этой истории. Ей ни к чему знать подробности, - отвернувшись к окну, сквозь зубы диктую план действий, пытаясь успокоить своих демонов.

-Я не думаю, что это будет правильно - жить у вас, – осторожно замечает она, чем бесит меня еще больше.

Тоже мне мисс Очевидность! Конечно, это п*здец, как неправильно! Но лучше я буду сходить с ума от того, что она рядом, чем лезть на стены, думая, все ли с ней в порядке.

-Собирайся, Настя, - повторяю с нажимом. – Я тебе уже объяснил. Самое логичное твое действие в этой ситуации – пожить у подруги – так, не вызывая подозрений, я смогу обеспечить тебе безопасность.

-Уверен, что сможешь? – тихо спрашивает, и я понимаю, что вовсе не про Можайского.

-Давай побыстрее, я и так потратил кучу времени, - отрезаю, не скрывая своего раздражения. Она, к счастью, больше ничего не говорит и, судя по шороху, начинает, наконец, собираться.

Через десять минут заканчивает сборы, а я более менее успокаиваюсь. Подхватываю ее чемодан, и мы молча покидаем гостиницу. Выходим на парковку и картина маслом, прямо, как по заказу: Сашенька, прислонившись к машине, курит, болтая с кем-то по телефону. Заметив нас, прерывает разговор. Настька же, будто спотыкается. Замедляет шаг и бросает на меня неверящий, возмущенный взгляд, словно я обязан хранить ей верность. Но самое поганое, что я реально чувствую себя обязанным, и мне даже неловко. Спокойствие, которое я целых десять минут восстанавливал, в момент улетучивается, и я вновь злюсь. Бешусь, как пес на привязи.

Сука, как же меня достали эти качели!

-Серж, мы еще долго будем тут торчать? У меня завтра съемка, мне надо быть в Милане, - подает Сашенька голос, словно специально выводя меня из себя.

-В машину сядь! – рявкаю, отчего она испуганно округляет глаза, но быстро приходит в «рабочее» состояние и садится в машину.

Передаю Витьку чемодан и повернувшись к Настьке, даю последние указания, стараясь не смотреть на нее:

-Витя тебя отвезет, но Оле скажешь, что на такси приехала.

-А ты? – вдруг спрашивает она, сверля меня таким взглядом, от которого в груди начинает завывать холодный ветер.

-Что я? – бросаю зло, не столько от злости, сколько от того, что она в очередной раз всколыхнула во мне это забытое чувство стыда и неловкости. Смотрю в ее отчаянные глаза и меня на части рвет, от того, как она свою гордость укладывает мне под ноги, шепча:

-Приедешь сегодня домой или с ней останешься?

-Напомни мне, когда я на тебе женился, и у тебя появилось право задавать мне такие вопросы? - намеренно пытаюсь отрезвить ее.

Давай же, девочка, включай свою внутреннюю стерву и пошли меня на х*й!

Но она лишь усмехается сквозь слезы, кивает с каким-то душащим меня смирением, а после не говоря ни слова, садится в машину.

Я смотрю ей в след, на ее окаменевшие плечи, и пытаюсь убедить себя, что все сделал правильно. Однако, когда машина трогается с места, увозя ее, не выдерживаю, достаю телефон и пишу смс, стараясь не думать, что творю, и какую черту переступаю, своим лаконичным: «Приеду».

«Приеду» - всего одно слово, а у меня в душе зацветает радость, пробиваясь тоненькими одуванчиками сквозь асфальт ревности и горечи. Я глупо и нелепо улыбаюсь раз за разом перечитывая его сообщение. Пусть оно ничего не меняет: не отменяет того, что он женат и по сути своей бл*дун, пусть завтра мы, как и положено, вернемся к показательному игнору, на котором остановились месяц назад, но сегодня… Сегодня, чтобы быть счастливой, мне достаточно знать, что ему не все равно. Настолько не все равно, что он готов не только защитить меня и нарушить свой, свято оберегаемый, комфорт, но и пойти против собственных принципов, которые вряд ли предполагают давать отчет какой-то левой девке.