Председателя правления Перикура не было дома, девушка предложила подождать, открыла дверь гостиной. Альбер вернулся с небес на землю: оставаться здесь было бы безумием, даже войти сюда само по себе…

– Нет-нет, спасибо.

Он протянул документы. Оба заметили, что бумаги намокли от пота, Альбер хотел вытереть их рукавом, они упали на пол, страницы перепутались, и вот они ползают на четвереньках, можете себе представить эту сцену…

Вот так он и вошел в жизнь Полины. Двадцать пять лет? А так и не скажешь. Не девственница, но целомудренна. Она потеряла жениха в семнадцатом году, и с тех пор у нее никого не было, как она уверяла. Полина, конечно, кокетничала. С Альбером они быстро спелись, но она не хотела заходить слишком далеко, поскольку для нее это серьезно. Альбер ей нравился, нравилось его наивное, трогательное выражение лица. Он вызывал в ней материнские чувства. Да и положение у него было завидное – бухгалтер в банке. Поскольку он знаком с начальством, его ждала отличная карьера, несомненно.

Она не знала, сколько он зарабатывает, но, должно быть, немало, так как он сразу пригласил ее в приличный ресторан, не роскошный, но с хорошей кухней и буржуазной клиентурой. Он ездил на такси – по крайней мере, когда провожал ее. Он сводил ее в театр, не признавшись, что сам оказался там впервые. Посоветовавшись с Эдуаром, предложил сходить в оперу, но Полина предпочитала мюзик-холл.

Деньги Альбера начинали таять, его жалованья было явно недостаточно, а он уже и так немало потратил из своей доли украденного.

И теперь, когда было ясно, что поступлений на счет больше не будет, он спрашивал себя: как выбраться из этой ловушки, в которую он угодил сам, без посторонней помощи? Чтобы продолжать ухаживать за Полиной, он подумывал о том, не «занять» ли еще денег в банке г-на Перикура?

Анри родился в разорившейся семье и все свое детство и юность наблюдал, как бедственное положение только усугубляется. Теперь, когда он готовился одержать над судьбой решительную победу, он не позволит, чтобы какой-то там чиновник-неудачник ему помешал. Потому что речь шла именно об этом. Он поставит его на место, этого жалкого инспектора! И вообще, за кого он себя принимает?

За этой показной уверенностью скрывалась изрядная доля самовнушения. Анри необходимо было верить в собственный успех, он и на секунду не мог представить, что сейчас, в период кризиса, по определению благоприятствующий тем, кто обладает крупным состоянием, он не сможет удачно выкрутиться. Война доказала, что он не боится превратностей судьбы.

Хотя в этот раз атмосфера немного иная…

Его беспокоила не столько сама природа возникающих препятствий, сколько их непрерывность.

Благодаря репутации таких фамилий, как Перикур и д’Олнэ-Прадель, администрация до сих пор не проявляла излишней придирчивости. Но вот этот жалкий проверяющий из министерства состряпал очередной рапорт после неожиданного посещения Понтавиль-сюр-Мез, где речь шла о кражах вещей, спекуляциях…

А вообще, имел ли этот тип право приезжать с инспекцией без предупреждения?

Как бы то ни было, в этот раз администрация оказалась менее сговорчива. Анри тут же попросил принять его. Ему отказали.

– Мы не можем покрывать… все это, понимаете, – объяснили ему по телефону. – До сих пор речь шла о небольших технических сложностях. Хотя все же…

Голос на другом конце провода стал более скованным, потом приглушенным, словно речь шла о каком-то секрете, который не должны были услышать.

– …эти гробы, которые не соответствуют нормам, предусмотренным договором…

– Но я вам все объяснил! – гневно возмутился Анри.

– Да, знаю! Ошибка на производстве, разумеется… Но на этот раз ситуация в Понтавиль-сюр-Мез совсем иная, вы же понимаете. Десятки солдат погребены под чужими именами, это само по себе весьма неловко, но тот факт, что исчезли их личные вещи…

– О-хо-хо! – взорвался от смеха Анри. – Теперь вы меня обвиняете в том, что я обчистил трупы?

Последовавшая за этим тишина его напугала.

Дело было серьезное, речь шла не о паре-тройке вещей…

– Говорят, что речь идет о целой системе… что это организовано в масштабах кладбища. Доклад был очень жестким. Конечно, все это происходило за вашей спиной, вы лично тут ни при чем.

– Ха, ха, ха! Этого только не хватало!

Но на душе было тревожно. Направлена критика на него лично или нет, она имела резонанс. Если бы ему под руку попался Дюпре, он бы от него получил; впрочем, он ничего не потеряет, если подождет.

Анри вспомнил, что смена стратегии помогла Наполеону выиграть войну.

– Вы действительно считаете, – спросил он, – что суммы, выделенные правительством, позволяют отобрать абсолютно компетентный, безупречный персонал? Что такие цены позволяют нам провести строгий отбор, нанять только лучших рабочих?

В глубине души Анри знал, что несколько поспешил при выборе персонала, нанимая тех, кто меньше просил, но, в конце концов, Дюпре заверил его, что бригадиры – серьезные работники, черт их побери! И что они надлежащим образом проследят за работами!

Тип из министерства вдруг заторопился, и разговор закончился на фразе, не предвещавшей ничего хорошего, как нависшая грозовая туча:

– Господин д’Олнэ-Прадель, центральная администрация не может больше сама вести это дело. Его необходимо передать в кабинет господина министра.

Предательство по всем статьям!

Анри швырнул трубку на рычаг, им овладела страшная ярость. Он схватил китайскую фарфоровую тарелку и запустил ею в инкрустированный мозаикой столик. Что? Разве он недостаточно умасливал этих людишек, чтобы они в дождь открыли над его головой зонтик? Тыльной стороной ладони он смахнул хрустальную вазу, и она разлетелась вдребезги. А что, если он расскажет министру, как эти высокопоставленные чиновники пользовались его щедростью?

Анри перевел дух. Его негодование было пропорционально серьезности ситуации, к тому же он сам не верил в приводимые им доводы. Да, было преподнесено несколько подарков, номера в дорогих отелях, девочки, роскошная еда, пачки сигар, периодически оплачивались какие-то счета, но бросать обвинения в злоупотреблении должностными обязанностями было равносильно тому, чтобы признать себя коррупционером, то есть пилить сук, на котором сидишь.

Мадлен, встревоженная шумом, вошла без стука.

– Ну и что тут происходит?

Анри обернулся и увидел ее в дверном проеме. Она казалась огромной. Срок беременности всего шесть месяцев, но выглядела она так, будто была на сносях. До чего же она страшная; это была не новая мысль, уже давно жена не вызывала в нем ни малейшего желания. Впрочем, Мадлен отвечала ему тем же. Были прочно забыты те времена, когда она пылала страстью, когда вела себя скорее как любовница, чем как супруга, постоянно испытывая желание; какой же она была тогда ненасытной! Все это было очень давно, и все же Анри был к ней привязан сильнее, чем прежде. Не к ней как таковой, а к будущей матери своего сына (как он надеялся). Д’Олнэ-Прадель-младший будет гордиться своей фамилией, состоянием, семейным поместьем, ему не придется, как отцу, бороться за выживание, зато он сумеет приумножить наследство, которое, как надеялся его отец, будет значительным.