— Непонятно, — призналась Филиппа.

Великий хан погладил ее по голове.

— Слова правды всегда туманны, — произнес он — Но поверь, дитя мое, большие подвиги складываются из малых. Из таких, какой совершила ты.

— Она и вправду героиня, наша Филиппа! — подхватил Джалобин. И Джон, который по-прежнему находился в теле дворецкого, радостно с ним согласился.

— А еще, девочка, у тебя воистину великое сердце, — продолжал хан. — И в награду я дарю тебе эти земляничные тапочки.

Хубилай наставил длинный ноготь на ноги Филиппы, и на них появилась пара красивых туфелек-шлепанцев.

— Большое спасибо, Ваше Императорское Величество, — сказала девочка. — Но разве они земляничные? Они же золотые!

— Да, но пахнут земляникой, — возразил Великий хан.

— Как здорово!

— У меня к вам маленькая просьба, господин Хубилай, — сказал Джон устами Джалобина.

Великий Хан кивнул.

— Вы ведь будете проводить экзорцизм в музеях мира? Насколько я понимаю, после Сианя вы именно это и намерены сделать. Пожалуйста, освободите духа из храма Дендур в музее Метрополитен в Нью-Йорке. Это мой приятель, Лео Полита, он был Ка-слугой в этом храме сто пятьдесят лет. Если можно, избавьте его от этих обязанностей. Вы не против?

— С удовольствием выполню твою просьбу, — ответил Великий хан.

— Спасибо! — Джон просиял. — Большое спасибо!

— Что ж, думаю, нам пора домой, — сказал Нимрод.

— Надеюсь, мама уже вернулась! — воскликнула Филиппа. — Я так по ней соскучилась! По ней и по моей джинн-силе. Я без нее как без рук. Или даже без одежды.

— Ага, ты чувствуешь себя голой! А мне-то каково? — донесся изо рта Джалобина недовольный голос Джона. — У меня даже тела нет. Теснимся тут с Джалобином. А он точно слон в посудной лавке.

— Буду признателен, если вы, молодой человек, оставите свои личные наблюдения при себе, — негодующе сказал Джалобин. — Джонни, я вынужден делиться с тобой самыми интимными тайнами, и это, знаешь ли, не всегда приятно.

— Я вас понимаю как никто, — отозвался Финлей.

Смерч нес их над Тихим океаном, а потом над всем Североамериканским континентом. Приземлившись глухой темной ночью в Центральном парке, все стали прощаться.

— Ты не хочешь зайти к нам в гости? поздороваться с мамой? — спросила у Нимрода Филиппа.

— В другой раз, — ответил Нимрод. — Надеюсь, отец ваш за это время поправился, мама вернулась, и всем вам есть что сказать друг другу. Так что мы вас на некоторое время оставим одних. В узком семейном кругу.

— А как же господин Ракшас? — спросила Филиппа. — Когда мы уехали, его тело осталось в комнате Джона. Что случается, когда джинн умирает? Его хоронят?

— Поскольку это случилось в доме вашей мамы, она сама решит, как лучше все организовать, — сказал Нимрод. — Скажите ей, что я позвоню из Лондона. И обязательно прибуду на церемонию погребения.

После того как Филиппа обняла на прощание Джалобина и Нимрода, дворецкий позволил Джону — перед тем как мальчик покинет его тело — попрощаться с Финлеем и поблагодарить его за все, что он для них сделал.

— Было познавательно, — сказал Финлей с явным намеком.

— Что ты теперь станешь делать?

— Навещу отца, — ответил Финлей. — Нимрод прав. Надо попробовать с ним помириться. А осенью поеду грызть гранит науки. Пансион-то проплачен. — Финлей и Джалобин-Джон обменялись рукопожатиями.

После этого Джон переместился в тело сестры. И вот Филиппа сошла со смерча, а Нимрод, Джалобин и Финлей полетели дальше в Лондон.

Джон и Филиппа отлично ужились в одном теле на протяжении нескольких минут — пока добирались от Центрального парка до дома Гонтов на Восточной 77-й улице. В конце концов, они были близнецами, а у близнецов редко бывают друг от друга тайны. Кроме того, они решили, что обмениваться мыслями не так уж плохо: так они смогут быстро и подробно, без лишних объяснений узнать, что делал каждый из них за время разлуки.

— А знаешь? — сказал Джон. — Приключения — это, конечно, здорово, но я от них жутко устал. Я хочу попасть домой, получить назад свое тело и увидеть маму с папой. Я хочу есть то, что люблю я, а не то, что любят Джалобин или Финлей. Я хочу снова иметь право на выбор, понимаешь? Снова быть самостоятельным. Снова иметь семью. Ходить в школу. Ну, жить нормальной, обычной жизнью.

— И я тоже, — призналась Филиппа. — Я пойду на кухню, найду что-нибудь поесть, поболтаю с мамой и с папой, посмотрю телевизор, а позже навещу миссис Трамп.

Филиппа остановилась перед газетным киоском, и оба близнеца успели прочитать статью на первой странице газеты «Нью-Йорк пост»: «Миллионы детей во всем мире очнулись от массового гипноза. Развеяны чары юного фокусника — неудачника Джонатана Таро».

Радости детей лампы не было предела. Но одновременно они жалели бывшего друга.

— Бедный Дыббакс, — вздохнула Филиппа.

— Помнишь, он любит, чтобы его называли Бакс? — сказал Джон. — Он ненавидит свое имя.

— Интересно, что с ним теперь будет?

— В газете написано, что он исчез. — Джон пожал плечами. — Уж не знаю, что это значит.

— Да, это я тоже прочитала. Читать я умею. Просто интересно, что будет с ним дальше. Я вот прожила без джинн-силы месяц, и это оказалось довольно тяжело. Даже представить не могу, что значит остаться без джинн-силы до самого конца жизни.

— Ага. Точно без руки.

— Ну, Джалобин и без руки прекрасно справлялся. Наверно, в конце концов ко всему можно привыкнуть, — заметила Филиппа.

Добравшись до дома и не обнаружив там маму, дети очень огорчились. Их ожидало лишь мамино письмо, написанное знакомым каллиграфическим почерком. Мама сообщала, что спешит к ним из Иравотума и будет уже очень скоро. Джон заметил, что письмо написано на личном бланке миссис Гонт. Бумага была жутко дорогой — с ее именем и адресом, выполненными специальным золотым тиснением. Пачку такой бумаги мама обычно держала дома, в кабинете, в откидном бюро. Странно… Неужели она взяла такую бумагу с собой в Вавилон? Джон удивился, но потом напомнил себе, что его мать — могучий джинн и вполне может устроить свою жизнь так, как ей нравится.

Неутешительная новость о том, что мама еще не прибыла домой, была — до некоторой степени — скрашена тем, что их радостно встретила миссис Трамп, которая полностью оправилась от своей мозговой травмы. Миссис Трамп выглядела даже лучше, чем прежде, и в ней появились некий блеск и очарование. В дорогущей одежде, с новым жемчужным колье, с новой прической, которая чем-то неуловимо напомнила мамину, эта новая миссис Трамп показалась близнецам весьма изысканной дамой. В домработницы она явно не годилась.

Здоровье их отца тоже почти совсем поправилось. Волосы его были с проседью, но не белоснежны. И он был уже способен стоять, а не только сидеть в инвалидном кресле. Папа оказался даже как-то повыше ростом, чем помнилось детям. Руки у него уже не дрожали, а главное — ушел запах, острый запах плесени, который неуловимо витает над стариками. Мистер Гонт здоровел день ото дня, и Марион Моррисон сочла возможным покинуть Нью-Йорк, поскольку ее призвали к следующей жертве злонамеренного джинн-заклятия. Голос мистера Гонта тоже обрел былую силу. Восстановилось все — вплоть до его постоянного желания командовать.