Еще одна тайна связана со вторым взрывом внутри “Лузитании”. Причины его обсуждались потом целое столетие, шли невнятные разговоры о взорвавшихся боеприпасах и о секретном грузе – взрывчатых веществах. Возможно, на борту и вправду был спрятан запас взрывчатки, но если и так, второй взрыв он не вызвал и гибель корабля не ускорил. В многочисленных рассказах очевидцев катастрофы не идет речь о резком взрыве, какого следовало бы ожидать при подобных обстоятельствах. Боеприпасы для винтовок тоже вряд ли были в этом повинны. Испытания, проведенные несколькими годами ранее, показали, что подобные боеприпасы в массе своей не взрываются от огня, что побудило Министерство торговли и труда США разрешить перевозку таких грузов на пассажирских судах26.

По другой, более правдоподобной, теории в момент взрыва торпеды корабль тряхнуло с такой силой, что почти пустые угольные бункеры наполнились облаками легковоспламеняющейся угольной пыли, которая вызвала взрыв27. Существует свидетельство, что такое облако действительно возникло. Один из кочегаров, стоявший в центре котельного отделения, рассказывал: услышав удар торпеды, он обнаружил, что его внезапно окутало облако пыли. Однако это облако, по-видимому, не воспламенилось: кочегар остался жив. И здесь рассказы очевидцев свидетельствуют не об огне и сотрясении, какое должно было бы вызвать подобное воспламенение. Расследование, проведенное впоследствии техниками – судебными экспертами, показало, что среда, где хранился на корабле уголь, была достаточно сырой – отчасти из-за конденсации влаги на корпусе, – и условий для детонации не создала28.

Второй взрыв, скорее всего, был вызван лопнувшей основной паровой трубой, по которой пар шел под огромным давлением. Такова была теория Тернера с самого начала29. Труба могла лопнуть непосредственно от начального взрыва или же от холодной морской воды, залившей котельную № 1, а вступив в контакт с перегретой трубой или с оборудованием, ее окружавшим, создала потенциально взрывоопасную ситуацию, так называемый термоудар. Факт остается фактом: сразу после взрыва торпеды давление пара в системе корабля резко упало. Механик из правого турбинного отсека, где находились турбины высокого давления, сообщил, что давление в основном паропроводе упало “за несколько секунд до 50 фунтов”30, что составляло четверть от положенного значения.

В конечном счете, атака Швигера на “Лузитанию” увенчалась успехом благодаря целому ряду случайных совпадений. Даже крохотное изменение вектора силы могло бы спасти корабль. Если бы капитану Тернеру не пришлось ждать лишние два часа, пока переведут пассажиров с “Камеронии”, он бы, скорее всего, миновал Швигера в тумане, когда U-20 шла на базу в погруженном состоянии. Да что там, даже краткая задержка, вызванная тем, что племянница Тернера сошла на берег в последний момент, могла поставить корабль в опасное положение. Более того, если бы Тернеру не пришлось закрыть четвертую кочегарку ради экономии денег, он мог бы нестись через Атлантику со скоростью 25 узлов, покрывая дополнительные 110 миль в день, и спокойно прибыть в Ливерпуль прежде, чем Швигер вошел в Кельтское море.

Важным фактором был и туман. Если бы он продержался еще полчаса, суда бы не увидели друг друга и Швигер пошел бы дальше своей дорогой.

Не следует забывать и о том едва ли не фантастическом обстоятельстве, благодаря которому атака Швигера увенчалась успехом. Если бы капитан Тернер не повернул в последний раз вправо, у Швигера попросту не было бы никакой надежды догнать “Лузитанию”. Более того, торпеда в самом деле сработала. Вопреки опыту самого Швигера и расчетам Германского флота, согласно которым вероятность неудачи была 60 процентов, эта торпеда свое дело сделала.

К тому же она попала как раз в нужное место в корпусе “Лузитании”, что обеспечило катастрофические последствия: морская вода залила продольные угольные бункеры и тем самым вызвала фатальный крен31. Никто из людей, знакомых с кораблестроением и динамикой движения торпед, не смог бы предсказать, что одной-единственной торпеде под силу потопить такой большой корабль, как “Лузитания”, тем более всего за восемнадцать минут. Для предыдущей атаки на “Кандидейт” Швигеру понадобились торпеда и несколько снарядов из палубного орудия, а на то, чтобы позже в тот же день атаковать “Сентюрион”, потребовалось целых две торпеды. Однако почти ровно год спустя, 8 мая 1916 года, ему понадобилось три торпеды, чтобы потопить “Кимрик”, лайнер “Уайт стар”, который затонул лишь через двадцать восемь часов. Все три корабля были на порядок меньше “Лузитании”. Кроме того, Швигер переоценил скорость корабля.

По его расчетам, она составляла 22 узла, в действительности корабль делал всего 18. Если бы он оценил скорость верно и выстрелил соответственно, торпеда ударила бы ближе к корме, в середину корпуса, последствия были бы, возможно, менее катастрофическими, и при этом множество матросов, мгновенно погибших в багажном отделении, наверняка остались бы живы и помогли спустить шлюпки. Возможно, не пострадал бы паропровод. Если бы Тернер сумел поддерживать ход корабля, он мог бы дойти до Куинстауна или удачно сесть на мель у берега, а то и, благодаря поразительной маневренности корабля, развернуться и протаранить U-20.

Впрочем, вероятным представляется иное: не нанеси первая торпеда “Лузитании” столь заметные повреждения, Швигер мог бы вернуться и выстрелить еще раз.

По сути, единственным удачным обстоятельством в ту пятницу была погода. На удивление спокойное море, солнечный и теплый день. Даже небольшое волнение смыло бы уцелевших с их весел, ящиков и досок, да и перегруженные шлюпки тоже наверняка были бы залиты. В какой-то момент в шлюпке спасшегося Огдена Хэммонда было семьдесят пять человек; ее планширы находились всего в 6 дюймах над водой. Благоприятная погода позволила спастись множеству людей – возможно, сотням.

Несколько дней после гибели “Лузитании” Вильсон не делал по этому поводу никаких публичных заявлений. Он продолжал заниматься своими обычными делами. В субботу утром, после нападения, он играл в гольф, днем того же дня катался на машине, в воскресенье утром ходил в церковь. Беседуя у себя в кабинете со своим секретарем Джо Тумулти, Вильсон сказал: понятно, что эта спокойная реакция может кое-кого встревожить. “Если бы я размышлял над теми трагическими историями, что ежедневно печатают о «Лузитании» газеты, я бы полностью лишился хладнокровия и, боюсь, когда от меня потребовались бы ответные действия, не мог бы справедливо относиться ни к кому. Действовать несправедливо я не смею, не могу поддаваться переполняющим меня чувствам”32.

Заметив, что Тумулти с ним не согласен, Вильсон сказал: “Полагаю, вы сочли меня холодным, безразличным, не вполне человеком, но, милый мой, вы ошибаетесь, ибо я много бессонных часов провел, размышляя об этой трагедии. Она преследует меня, словно страшный кошмар. Господи, разве может нация, называющая себя цивилизованной, совершить столь ужасающее деяние?”

Вильсон считал, что, если он сразу обратится к Конгрессу с предложением объявить войну, его, вероятно, послушают. Однако он полагал, что страна не вполне готова к подобному шагу. Он говорил Тумулти: “Предложи я сейчас радикальные действия, боюсь, из этого ничего не выйдет, одни лишь сожаления да горести”.