— Ой, позвольте я возьму! — выпаливает Уотерхауз и бросается вперед с неловкостью, рожденной страстью и переохлаждением. Забирая у Маргарет поднос, он нечаянно сдергивает одну варежку, и та падает на пол. «Простите!» — восклицает Уотерхауз и тут понимает, что никогда прежде не видел ее рук. На пальцах, которые он так неосторожно подставил холоду, — красный лак. Маргарет подносит руку ко рту, согревая ее дыханием. Огромные зеленые глаза смотрят спокойно и выжидательно.

— Простите?

— У вас ничего не случилось?

— Нет. А что?

— Антенна, — говорит Маргарет. — Уже час не крутится.

Уотерхауз едва не падает от растерянности.

Маргарет по-прежнему дышит на ладонь. Уотерхауз видит только зеленые глаза, которые теперь смотрят искоса, с шаловливым прищуром. Маргарет бросает взгляд на гамак.

— Спали на работе, да?

Первый порыв Уотерхауза — оправдаться, сказать правду, что он думал про баб и шифры, поэтому забыл про антенну. Однако Маргарет предложила более удачное объяснение.

— Виноват, — признается он. — Вчера засиделся допоздна.

— Чай вас взбодрит, — обещает Маргарет. Она снова смотрит на гамак и надевает варежку. — Как оно?

— Что оно?

— Спать в гамаке. Удобно?

— Очень удобно.

— А можно мне попробовать?

— М-м. Туда трудно взобраться — очень высоко.

— Ну вы ведь взобрались? — напоминает она с укоризной. Уотерхауз заливается краской.

Маргарет подходит к гамаку и сбрасывает туфли. Уотерхаузу больно смотреть, как она стоит босыми ногами на каменном полу, не согревавшемся с тех пор, как берберийские корсары последний раз устроили здесь пожар. Ногти на ногах у нее тоже покрашены красным лаком.

— Мне ничуть не трудно, — говорит Маргарет. — Я — фермерская дочка. Подсадите!

Контроль над ситуацией окончательно потерян. Язык окостенел. Уотерхауз подходит, наклоняется, подставляет ладони. Маргарет встает на них, запрыгивает в гамак и с хихиканьем исчезает под ворохом теплых одеял. Гамак качается посреди часовни, как кадило, распространяя слабый аромат лаванды. Качается раз, другой. Пятый, десятый, двадцатый. Маргарет молчит и не шевелится. Уотерхауз стоит, как вмурованный. Впервые за несколько недель он не знает, что сейчас будет, и совершенно от этого теряется.

— Сказка, — мечтательно произносит Маргарет, потом из-под краешка серого одеяла наконец выглядывает ее личико. — Ой! — вскрикивает она и падает обратно на спину. От резкого движения гамак ведет в сторону.

— Что случилось? — упавшим голосом спрашивает Уотерхауз.

— Я боюсь высоты! — восклицает она. — Простите, Лоуренс, я должна была вас предупредить. Ничего, если я буду называть вас Лоуренс? — По голосу ясно, что отказ смертельно ее обидит. А разве может Уотерхауз обидеть миленькую, босоногую, беспомощную девушку, которая к тому же страшно напугана высотой?

— Конечно. Обязательно, — говорит он, однако прекрасно понимает, что мяч по-прежнему на его стороне поля. — Не могу ли я вам как-то помочь?

— Я была бы очень признательна, — отвечает Маргарет.

— Ну если бы вы слезли мне на плечи или что-нибудь в таком роде… — предлагает Уотерхауз.

— Нет, все равно боюсь.

Остается одно.

— Вы не поймете меня превратно, если я залезу наверх, чтобы помочь?

— Это было бы так благородно с вашей стороны! — восклицает она.

— В таком случае…

— Но я настаиваю, что бы вы прежде исполнили свой долг!

— Простите?

— Лоуренс, — говорит Маргарет, — когда я вылезу из этого гамака, я пойду на кухню мыть пол, который и без того, спасибо, совершенно чист. У вас, с другой стороны, важная работа, которая может спасти жизни сотням моряков! А вы уже и так, нехороший мальчик, заснули на работе. Я не разрешаю вам лезть наверх, пока не исправитесь.

— Что ж, — говорит Уотерхауз, — вы не оставляете мне выбора. Долг зовет.

Он расправляет плечи, поворачивается на каблуках и строевым шагом идет к столу. Скрргы уже доели почти все булочки, но он наливает себе чаю и продолжает шифровать письмо Чаттану: ТОЛЬКО ГРУБЫЙ СИЛОВОЙ ПОДХОД ПОМЕСТИТЕ КОДОВЫЕ КНИГИ НА КОРАБЛЬ ОТПРАВЬТЕ ЕГО С МУРМАНСКИМ КОНВОЕМ ДОЖДИТЕСЬ ТУМАНА И ВРЕЖЬТЕСЬ В НОРВЕГИЮ.

Шифровка с помощью одноразового блокнота — дело не быстрое. Делить на двадцать пять с остатком Уотерхауз может во сне, но не когда у него сперма из глаз брызжет.

— Лоуренс? Чем ты занят? — спрашивает Маргарет из гамака, который наверняка с каждой секундой становится все теплее и уютнее.

Уотерхауз украдкой поглядывает на ее сброшенные туфли.

— Готовлю донесение, — отвечает он. — Что проку от наблюдений, если их не отсылать?

— Верно, — задумчиво тянет Маргарет.

Сейчас самое время затопить железную печурку. Уотерхауз кладет немного драгоценного угля, ведомость и только что использованный листок из одноразового шифрблокнота.

— Сейчас станет тепло.

— Замечательно, — отзывается Маргарет. — Я вся дрожу.

Лоуренс воспринимает это как сигнал к началу спасательной операции. Через пятнадцать секунд он в гамаке с Маргарет. Оба ничуть не удивлены, что там очень тесно. Некоторое время они барахтаются, наконец Маргарет оказывается сверху, одна ее нога между ног Лоуренса.

Она потрясена, обнаружив, что у него стоит, и пристыжена, что сразу не догадалась о его муках.

— Бедненький!.. Конечно! Какая же я нечуткая! Тебе наверняка здесь так одиноко! — Она целует его в щеку, что хорошо, поскольку он совершенно ошеломлен и не в силах пошевелиться.

— Мы, гражданские, должны всемерно помогать нашим защитникам, — объявляет Маргарет и тянется рукой, чтобы расстегнуть ему ширинку.

Потом она набрасывает на голову серое шерстяное одеяло и ныряет в новую позицию. Лоуренс Притчард Уотерхауз ошеломлен тем, что происходит дальше. Он из-под полуприкрытых век смотрит в потолок часовни и благодарит Бога, пославшего ему явную немецкую шпионку и ангела милосердия в одной очаровательной упаковке.

Когда все позади, он открывает глаза и глубоко вдыхает холодный атлантический воздух. Все вокруг выглядит необыкновенно четким. Очевидно, с помощью Маргарет его производительность на криптологическом фронте достигнет невиданных высот — если только он убедит ее приходить снова.

На ипподроме «Аскот» в Брисбене давно уже не скачут лошади. На поле — мельтешение хаки, трава вытоптана солдатскими ногами. Сортиры перемежаются с палатками полевых кухонь. Три смены в день проходят по беговой дорожке мимо притихших пустых конюшен. На поле, где разминались лошади, как грибы выросли два десятка сборных бараков из гофрированного железа. Январь, жара, люди за радиоприемниками, пишущими машинками или стопками перфоркарт сидят без рубашек.