Она забралась в карету и постаралась унять дрожь. Экипаж был открытым, как почти все в Каверне, чтобы не цепляться крышей за сводчатые потолки и сталактиты. Два лакея сидели на козлах и правили лошадьми. Два стражника пристроились сзади. А Неверфелл досталось место посередине. Возможно, она все-таки сумеет спрыгнуть и убежать, если правильно выберет момент, а они не сразу спохватятся.

Неверфелл снова посмотрела на балкон, и Зуэль подняла руку, чтобы помахать ей, но вдруг застыла. Неверфелл проследила за ее взглядом и увидела, что из дверей выходит Максим Чилдерсин. Онемев от ужаса, она наблюдала, как он направляется к карете и садится рядом с ней.

– Дворец требует моего присутствия, – небрежно пояснил главный винодел. Неверфелл краем глаза заметила, как Чилдерсин смыкает кончики пальцев в перчатках. – И я подумал, что по пути туда мы с тобой замечательно поболтаем, Неверфелл.

«Он знает, нет, не знает, если бы знал, то ни за что не выпустил бы меня из дома, хотя, может, и знает и просто играет со мной в кошки-мышки…»

Она промолчала, и карета тронулась. Неверфелл сидела, опустив голову, и вуаль колыхалась в такт ее дыханию.

– Итак, я очень надеюсь, ты не станешь на меня сердиться и отмалчиваться, – продолжал Чилдерсин с легким упреком в голосе. – Позволь сказать, что открытость и великодушие всегда были твоими лучшими качествами. Но я, кажется, догадываюсь, что творится в твоей голове.

Неверфелл зажмурилась, всем сердцем надеясь, что он ошибается.

– Ты все еще расстроена из-за нашего утреннего разговора?

Неверфелл выдохнула, открыла глаза и осмелилась робко кивнуть.

– Я понимаю, ты в самом деле грезила о том, чтобы сбежать в дикий надземный мир, – сказал винодел с печальным добродушием. И как тяжело теперь было не верить в неподдельность его чувств. – Наверное, ты до сих пор чувствуешь себя чужой в Каверне и мечтаешь найти наверху таких же, как ты? Какое-нибудь племя красноволосых варваров, питающих страсть к облизыванию стен? Скажу откровенно, Неверфелл, меня это задевает. Ведь мы предложили тебе стать частью нашей семьи.

Карета выехала на оживленную улицу, и теперь они время от времени притормаживали, чтобы пропустить другие экипажи. Пока лошади обнюхивали друг друга, подпирая косматыми боками стены, Неверфелл оглядывалась по сторонам, подумывая о том, чтобы спрыгнуть. И всякий раз с горечью понимала, что ее поймают, прежде чем она коснется земли.

– Ну да ладно, – сказал Максим Чилдерсин и похлопал свою спутницу по руке. Неверфелл, поражаясь своей выдержке, даже не дернулась. – Вот как мы поступим. Когда наша семья будет повелевать значительной частью надземного мира, я выделю долю специально для тебя. Возможно, это будет маленькое островное государство. Мы поручим лучшим художникам запечатлеть его на холсте, чтобы ты могла любоваться им, когда пожелаешь, а жители острова будут слать тебе дары и письма. Эта земля будет только твоей. Ты сама выберешь для нее управляющего и сможешь менять законы на свое усмотрение.

Неверфелл слушала его в каком-то оцепенении, – она словно видела, как трещина между ней и Максимом Чилдерсином растет и ширится, превращаясь в огромное туманное ущелье. Удивительно, как Чилдерсин при всей его мудрости и проницательности не понимал, почему его щедрый дар не сделает ее счастливой. Неверфелл вспомнила давний разговор, случившийся в кабинете главного винодела: «Но какой смысл владеть этими землями, если вы никогда их не увидите?» – «Какой смысл смотреть на них, если они мне не принадлежат?»

Неверфелл поглядела вперед, и сердце ее забилось чаще. Карета спускалась по широкому проезду прямо к Пажитниковому кругу – замкнутой пещере, где брали начало множество улиц. Обычно там царило столпотворение, кареты медленно двигались друг за другом, пока не достигали нужного поворота. Если она где и сможет спрыгнуть и затеряться, то только там.

– Куда мы направляемся? – спросил кучера Максим Чилдерсин. – Нет-нет, на первом же повороте сверните налево. Поедем длинной дорогой. На Пажитниковый круг нам нельзя, мы там будем как на ладони для любого убийцы с арбалетом.

Неверфелл пала духом. Поутихшие было подозрения закопошились с новой силой. Возможно, Максим Чилдерсин все-таки прознал о ее планах и теперь развлекается, то давая ей надежду, то отнимая. Всякий раз, стоило карете замедлить ход, Неверфелл прикидывала, получится ли у нее сбежать. Но то поблизости не оказывалось ни одного переулка, чтобы скрыться, то дорогу заполоняли торговцы всякой мелочовкой, и она упускала момент. Неверфелл совсем не знала эту часть Каверны и боялась лишиться шанса на спасение, по глупости забежав в какой-нибудь тупик.

Дорога была вымощена грубым булыжником; Неверфелл с тоской подумала о своих нарядных туфлях на тонкой подошве. Ей в первый раз пришла в голову мысль, что подобную обувь Чилдерсины выбрали для нее не просто так, а чтобы отбить желание сбежать.

Наконец карета выехала на проспект, ведущий к дворцу, – он был битком забит золотыми паланкинами, над которыми колыхались разноцветные зонтики. Их было так много, что казалось, будто проспект зарос фантастическими грибами. Накануне в горах над Каверной прошла гроза, сквозь трещины и щели она отыскала дорогу вниз, и теперь с потолка то и дело срывались капли. Затерявшийся под землей дождь по пути впитал жемчужную бледность камня, теперь он лакировал стены и превращал в зеркало пол пещеры, зная, что неизбежно вернется в море и в небеса.

Время вышло. Последний шанс упущен. Карета Чилдерсинов остановилась у ворот дворца.

Максим Чилдерсин спустился первым и протянул Неверфелл руку. Стражники встали по бокам. Может, у нее получится прошмыгнуть между ними?.. Но в этой торжественно-неторопливой толпе она будет распустившейся нитью в искусно вытканном гобелене…

Неверфелл едва успела додумать эту мысль, когда мерный ход двигавшейся к дворцу процессии был грубо нарушен. Из конца в конец по проспекту прокатился оглушительный рокот. Воздух наполнился облаками каменной пыли, и над ними взвилось жуткое слово:

– Камнепад!

Секунду спустя все погрузилось в хаос. Камнепада жители Каверны страшились больше всего на свете, ибо он был смертоноснее темноты, безжалостнее слеполозов. Он служил неумолимым напоминанием о холодной толще горы, которой не было дела до этикета и придворных интриг, до власти и красоты.

Условности были отброшены – какой от них прок, если на тебя вот-вот обрушится несколько тонн камня? Тугодумы стояли, запрокинув головы, и таращились на трещины, которые черными венами бежали по потолку. Те, кто поумнее, спешили найти укрытие. Одни забивались в паланкины, не обращая внимания на возмущенные вопли владельцев, другие заползали под кареты или просто бросались плашмя на землю. Были и те, кто бежал к аркам, уповая на добросовестность каменщиков.

Не поддался панике, кажется, только один человек – девочка в бесформенном бордовом платье и вуали. Она внезапно обнаружила, что ее стражники улеглись ничком, быстро огляделась по сторонам и кинулась прямо в густое облако пыли.