Поразительным нововведением лютеранской церкви стало употребление немецкого языка. Сделанный самим Лютером перевод Библии распространился по всей Германии, позволив тысячам немцев напрямую познакомиться со Священным Писанием. Восторг и изумление, испытываемые при первом прочтении библейских историй, еще сильнее привлекали к учению Лютера, а богослужения и гимны, тоже на немецком, внушали ощущение полноправного участия в церковной жизни, сплетая зарождающееся национальное чувство в единое целое с вероисповеданием. Кроме того, Лютер напрямую апеллировал к вековой заботе рядовых христиан о спасении и к постоянно присутствующему страху перед Страшным судом и проклятием. Его послание —укрепляйте свою веру, и это станет знаком того, что вы достойны спасения, — отзывалось радостью во множестве сердец.

Религиозный раздел Европы после Реформации

Если Лютер, не в последнюю очередь благодаря распространению книгопечатания, смог положить начало разделению западного христианства и закрепить его своей созидательной деятельностью, то второй важнейшей фигурой Реформации стал человек, который придерживался несколько иных воззрений на христианскую жизнь. Родившийся и получивший образование во Франции, Жан Кальвин перешел в протестантизм в 1533 году и был вынужден бежать в Швейцарию. После нескольких лет скитаний, найдя пристанище в вольном городе Женеве, он основал здесь собственную церковь, которая фактически сделалась городским правящим органом с 1541 года до смерти Кальвина в 1564 году. В своем главном труде «Наставление в христианской вере» Кальвин говорил о ничтожности и неизбывной греховности человечества, а также о предопределении: «Ибо не все они сотворены с одинаковым предназначением: но некоторым от начала суждена вечная жизнь, а другим —вечное проклятие. Следовательно всякий сотворен либо для одной, либо для другой из этих целей, и поэтому мы говорим: тому‑то предопределена либо [вечная] жизнь, либо смерть». Тех, кто спасется, Кальвин (словно бы вторя Пелагию, см. главу 4) называл Избранными, и хотя ни кому не дано знать, кто избран, а кто нет, верующие могли искать определенные знаки, свидетельствующие об их принадлежности к кругу Избранных, а значит — о грядущем спасении. Если Лютер говорил, что знаком спасения может быть вера, и только вера, по убеждению Кальвина, свидетельством твоей избранности служило то, как ты проживаешь свою жизнь.

Став главой Женевы, Кальвин получил шанс дать людям наглядный урок христианской жизни. Кальвинисты, которым ничего не требовалось от этого мира, отказались от всех удовольствий и развлечений: пение, танцы, увеселения, сборники занимательных рассказов, нарядная одежда и алкоголь изымались из быта. Вместо этого принципами жизни пуритан, как мы привыкли их называть, становились набожность, труд, примерное поведение, благотворительность, воздержание и бережливость. Внешнее проявление степенного благочестия было не менее важно, чем внутреннее содержание — Избранные должны были демонстрировать остальным, как следует жить истинному христианину. Будучи специфическим толкованием доктрины предопределения, кальвинизм тем не менее вдохновлял своих приверженцев вести духовно насыщенную и активную жизнь. К тому же, он предлагал людям общность в вере посреди мира, в котором все сильнее царствовало индивидуальное начало.

В отличие от Лютера, Кальвин не звал вернуться к богобоязненному Средневековью, вместо этого он проповедовал идею о том, что можно показать себя достойным спасения через труд. К XVI веку растущее буржуазное сословие начинало доминировать во многих городах хозяйственного сердца Европы. Если в Италии коммерческая верхушка прибрала к рукам власть в городах, то в Ульме, Антверпене, Майнце. Утрехте, Лионе и Женеве этого не случилось — власть знати распространялась на сельскую местность, и города (до какой-то степени) существовали сами по себе. Грамотные и образованные торговцы, цеховые мастера, юристы, управляющие, конторщики, грузоперевозчики, банкиры и преподаватели не обладали достаточным богатством, чтобы поставить город под личный контроль, однако в совокупности они представляли самую влиятельную группу населения. Подобно тому как христианство в самом начале распространялось преимущественно среди представителей среднего класса городов восточного Средиземноморья, кальвинизм привлекал к себе в первую очередь буржуазию городов Европы. Разочарованные выхолощенными обрядами католической церкви, недоверчиво посматривающие на высшую власть, самодостаточные и рассудительные, буржуа Женевы, Амстердама и Гамбурга целиком принимали проповедуемые Кальвином добродетели. Они привыкли работать не покладая рук, были набожны, сдержаны и верили в необходимость участвовать в жизни общины. Кальвинизм не осуждал их за зарабатывание денег. Если они не прозябали в праздности и соблюдали все необходимые правила, то могли скопить несметные богатства, не утратив при этом ни капли христианской добродетели, — более того, зарабатывать деньги непрестанным трудом было их христианским долгом.

Хотя Реформация часто истолковывается как освобождение из‑под гнета римской церкви, во многих аспектах содержание этого процесса сводилось вовсе не к освобождению. Позднесредневековая церковь относительно спокойно сносила критику и насмешки, как, впрочем, и деятельность мистиков, магов, визионеров и разного рода чудаковатых уличных пророков. Однако в глазах многих верующих она стала слишком расслабленной и снисходительной, и потому строгая дисциплина, насаждавшаяся лютеранами, кальвинистами, пресвитерианами и пуританами, являлась сознательным шагом к исправлению нравов. В Женеве при Кальвине за прелюбодеяние, чревоугодие и магические обряды бросали в темницу, а критика кальвинистской доктрины каралась смертной казнью.

Как и Лютер, Кальвин был неутомимым организатором. Помимо разработки системы теократического правления в Женеве и публикации ряда сочинений, излагавших его богословские положения, он наладил подготовку и обучение нового священства в основанной им Женевской коллегии. Систематическое учение и организационная структура кальвинизма, вместе с непрерывно растущей армией проповедников, стала распространяться из Женевы по всей северной Европе. Спустя какое‑то время кроме швейцарцев число кальвинистских сообществ пополнилось французскими гугенотами, населением северонидерландских Соединенных провинций и некоторых частей Шотландии. Крометого, кальвинизм, как и лютеранство, имел серьезное влияние и на несколько диссентерских (раскольнических) движений, осевших в XVII веке в английских колониях в Северной Америке, — на тех, кто сформировал религиозное и политическое лицо будущих Соединенных Штатов.

Историческая связь между распространением кальвинизма, а также более умеренного англиканского протестантизма, и расцветом капитализма уже давно представляет серьезный интерес для историков. Тогда как католические страны Юга — в первую очередь Италия и Испания — вступили в XVII веке в период относительного упадка, в странах протестантского Севера, особенно Англии и Нидерландах, начался долгий период экономического подъема, связанного с переходом к капиталистической системе. Такие выдающиеся историки, как Р. Дж. Тоуни и Макс Вебер, приняв на веру слова Кальвина, увидели прямую причинно–следственную зависимость между религиозной санкцией мирского успеха и самим успехом, а значит, между протестантизмом и капитализмом, причем именно первый служил причиной второго. Однако с не меньшей обоснованностью можно сказать, что опрощенное благочестие лютеран и кальвинистов явилось эмоциональной реакцией на растушую коммерциализацию городской жизни. Религиозное рвение протестантизма, возможно, было совсем не идеологической опорой стяжательства и индивидуализма, а их противовесом. Когда мы усматриваем в соседстве смиренной набожности и кальвиновского одобрения мирского успеха логическое противоречие и даже лицемерие, мы забываем, что эти на первый взгляд конфликтующие идеалы, образуя своего рода взаимозачет, способны уравновесить друг друга в человеческой душе.