— Видел, Игор?! — весело воскликнул он.

Великан застыл в дверях, словно не решался приблизиться. Могло показаться, что испугался мерцающего глазка топи. Но не таков был закраец Игор — его единственного нисколько не пугали хозяйские опыты. Другое что-то было на душе у верного Игора. Владислав, оглушенный удачей, не сразу заметил странного поведения слуги.

— Что случилось? С княгиней что? — спросил он, забыв о склянках. — Как знал, что лжет о чем-то змея Агата! Нет у меня на Эльку петли, а из-за заклятья, что я на ребенка набросил, и в мыслях ничего не разглядишь. Сам со своей же силой не справлюсь, — невесело усмехнулся Влад. — Но с наследником все в порядке. Почувствовал бы я, если б кто сумел ему повредить. С собой что-то княгиня пыталась сделать?

Игор покачал головой.

— Про княгиню не знаю. Бабьи дела — не моего ума дело. Может, и не лжет вам теща — не даются наследники легко. Видел только что вашу супружницу с той служанкой, что недавно из Бялого приехала, Ядвигой. Повела госпожу в цветник гулять. Княгиня бледна мне показалась, так она из Бялого мяста, там все хозяйское семейство словно молоком полито, кроме тещи вашей. А что бы ее мысли не прочесть — уж она про дочку все знает.

— Себе дороже, Игор. Склочная баба. Все жду, что устанет да домой отправится — мужу хребет грызть. Ладно. Будет время — гляну на Эльку повнимательнее. И правда, не учудила бы чего. Да только ты все о главном молчишь. Вижу, что весть принес недобрую.

— Казимежа Бяломястовского земля прибрала.

— Знаю, — отмахнулся Владислав. — Почувствовал. Что еще?

— Якуб Белый плат гостей зовет. На отцову тризну. Да в свидетели, что земля родная его примет. Ехать надо, Владек.

Владислав недобро усмехнулся. Представил, как обрадуется Конрад — хорошо готовят в доме бяломястовских господ, свадьба ли, тризна, без особенной разницы. Да только самому хозяину Черны в Бялом делать нечего. Навидался, наслушался — пока сватался к Эльжбете да уговаривался с ее батюшкой. Нет теперь в Бялом мясте ничего для Чернского Владислава — ни выгоды, ни памяти, ни мести. Умер Казик. А Якуб Бялый — пусть как хочет, так живет, пока не выйдет возраст наследнику Черны. Признают его и Черна, и Бялое, а пока пусть калека получит свой десяток лет — показать, на что способен. А не справится, не выдюжит бессильный ноши княжеской — Владислав всегда успеет подхватить.

— Мне-то к чему ехать? У меня здесь дел полно. Вон, тещеньке скажу — может, отвяжется, уберется восвояси. А я свое от Бялого мяста все получил. Покамест…

— А если не примет земля Якуба? Должен рядом быть наследник по крови, а коли наследника пока нет — его отец. Заявить свои права на удел, наместника поставить.

— Лихо ты кроишь, Игор. Тебе бы былины сказывать — вон какие страсти выдумываешь. С чего это земле Якуба не принять — сын он князя Казимежа. В том сомнений нет никаких. Земля кровь господ всегда разберет и признает.

Владислав погасил огненные сферы под потолком подвала, на стене еще виднелся едва приметный след лопнувшей радуги. Чернец улыбнулся, вспомнив, чего наконец достиг. Не хотелось омрачать радости открытия разговорами о Бялом и его хозяевах. Но Игор был прав — даже если признает земля Якуба, опасность есть, что захочет кто-то из соседей взять в свою руку изломанного топью бяломястовича. Станут вертеть таким господином, как младенчик кукурузной куколкой, отщипывать от Казикова удела — этак наследнику Владислава останется от Бялого клочок вокруг священного камня — не шире платка, если за услуги или от страха станет Якуб землю отцову раздаривать. Верно говорит Игор — надо напомнить, не Якубу, так его гостям-псам, под чью руку перейдет Бялое, когда приберет Якуба Землица.

Только как представил Владислав, что придется трое суток трястись в возке бок о бок с паучихой-тещей, скривился от досады и гнева, да так дверью хлопнул, что Игор глянул с удивлением. Редко кто умел его хозяина из себя вывести.

— Прикажи, Владек, скажу госпоже Змее, что муж ее преставился, — пробормотал закраец. Видно было — и самому неохота связываться с ведьмой Агатой, но защищать хозяина — хоть бы и от бабьего языка и норова — полагал он своим первейшим долгом.

Владислав расхохотался так, что испуганное эхо метнулось по переходам. Похлопал Игора по плечу.

— Спасибо тебе от всего сердца, верный друг. Только уж слишком жертва твоя велика — с этим чудовищем должен я сам сойтись. Знал, на что шел, когда Эльку сватал. Это, почитай, мне за руку бяломястовны отповедь.

Игор едва приметно улыбнулся, сверкнули зеленью глаза за завесой белых прядей.

— Пойди отыщи Конрада. Не прихватил ли его опять наш дед словничьей петелькой. А я к бабам моим — муку мученическую приму. Только никому о том, что помер старый Бяломястовский Лис, не говори. И про то, что Элька носит тяжело, тоже. Молва все равно донесет, но чем позже, тем нам больше на руку. Понял?

Как не понять, Цветноглазой в самую пасть голову класть, всякий день от страха обмирать. Вон она — господская воля.

Ядзя чуть сильнее потянула за золотистую прядь и тотчас получила ощутимый тычок от молодой чернской княгини:

— Ядзька, волосы выдерешь, и без тебя худо. — Эльжбета откинулась на подушки. — Не станем нынче плести. Мочи нет…

Ядвига тотчас приложила к голове хозяйки полотенце. И через тонкую влажную ткань почувствовала жар кожи. Вторые сутки палил красавицу княгиню неведомый жар. Стараясь не думать о страшном князе и головах на Страстной стене, Ядзя принялась обтирать холодными полотенцами тонкие бледные руки Эльжбеты, от длинных нежных пальчиков к круглым локоткам. Чтоб успокоить князя, по приказанию матушки Агаты вывела она Чернскую госпожу в цветник — так едва до скамеечки ближней дошли, как ослабели ножки у Эльжбеты. Едва удалось Ядзе с госпожой бедняжку обратно в покои увести. А потом снова жар накинулся.

Под дверью послышались шаги. Ядзя тотчас подскочила, отворила дверь — лишь чуть-чуть, на ладонь, не более. Чтобы чернская девушка не сумела увидеть лежащей на постели княгини.

— Что надобно, Анитка? — спросила она грозным шепотом, так ловко подражая в гневе своей госпоже, властной княгине Агате, что Анитка вжала голову в плечи и едва слышно пролепетала:

— Князь-батюшка Владислав Радомирович посылали спросить матушку-княгиню, станет ли нынче с ним ужинать?

— Передай батюшке-князю, что спит наша горлица. Дите ей трудно дается, всякий день дурнотой мучается, а потом спит без просыпу, сил набирается. Пусть уж и нынче без нее отужинают. Все?

— Нет, — пролепетала девушка. — Еще…

Она испуганно поджала губы, раздумывая, можно ли сказать княгининой служанке, пусть и такой грозной да строгой, то, что одной княгине велено было передать. К молодой госпоже уже и в доме все привязались, жалеют. А Ядзя эта едва третьи сутки на порог взошла. Доверяет ей старая княгиня Агата, только чернским и хозяйка, и служанка — чужие. Отнести бы весточку самой княгине Эльжбете, да эта Ядвига, словно пес цепной, ее стережет. Раньше нянька их страшная все у дверей стояла, а теперь няньки будто и не было. Зато появилась эта девка: коса длинная, глаза цепкие. Мимо нее и мышь не проскочит.