Любовь к животным была одной из черт, что объединяла нас с Бернардом.

Еще одна ложь.

То, как кирпич легко вылезал из стены, говорило только об одном: время от времени Бернард возвращался в этот уголок подвала, чтобы полюбоваться на старые трофеи. Он приходил сюда, вытаскивал кирпич и смотрел на падающие кости, как я сейчас. А потом? Чем он здесь занимался? Запускал руки в груду трупиков, как пират – в сундук с сокровищами? Вновь переживал ощущения от убийства несчастных созданий? Сравнивал их с убийством людей? Находил ли он какие-то различия, или для него всякая смерть была одинаковой? Уродливая, жестокая, ненужная? Убийство ради убийства?

А в итоге путь Бернарда закончился там же, где и начался: в подвале, один на один с мраком, собственными преступлениями и демонами.

Больше всего мне хотелось убраться из проклятого подвала, но я заставил себя сесть на корточки и внимательно изучить кости. Они были белыми и блестящими. Этот ублюдок вычистил и отполировал каждую косточку.

Я повнимательнее присмотрелся к отверстию в стене и заметил торчащий из него предмет. Внутри явно находилась какая-то пластина из легкого металла, и ее уголок высовывался наружу. Я сунул руку внутрь и вытянул ее из-под груды, как я думал, костей, которые не успели выпасть наружу. Но на металлической пластине лежали не кости. Украшения.

– Боже мой, – прошептал я.

На груду костей посыпались женские часы, кольца, бусы, серьги. Украшения не выглядели особенно ценными, среди них лежал даже браслет с медицинскими противопоказаниями. Но все они были ошметками, остатками человеческих жизней, погибших, как и животные, которым раньше принадлежали кости.

И всех до последнего убил Бернард.

Меня снова замутило. От дрожи у меня на секунду перехватило дыхание, и я перевел взгляд на кусок металла, который вытянул из отверстия. К моему удивлению, он оказался довольно большим, примерно два фута в высоту и один в ширину. Пластину сверху донизу покрывала грязь, углы стерлись от старости, но в целом она оставалась в относительно хорошем состоянии, и рисунок на ней было вполне различим. На меня смотрело карикатурное изображение мужчины, который улыбался и махал мне как старому приятелю. Я потер грязь большим пальцем, и из-под нее стали проступать другие линии. Буквы. Я встал, подошел поближе к одному из окон и поднял пластину поближе к угасавшему свету.

По виду это был какой-то плакат 50-х годов: мужчина с прической-коком, в комбинезоне, наводившем на мысль о фабричном рабочем, широко улыбается и машет рукой. Над его головой выведено: Работники! Пожалуйста, не забывайте мыть руки! В каждом углу поблекшей металлической пластинки проделано отверстие, с помощью которого она раньше крепилась к стене, а внизу мелкими, но все еще различимыми буквами написано: Текстильная корпорация Бьюкенена.

Что это? Еще один зловещий сувенир, подсказка, какая-то личная шутка? Смеялся ли он, отрывая табличку от стены? Лежал ли в тот момент где-то поблизости труп?

Текстильная фабрика Бьюкенена была одной из многих, что когда-то работали в Поттерс-Коув. Теперь это невероятных размеров здание на окраине являло собой заброшенные и вылущенные ископаемые останки – в длинном ряду таких же, из которых состоял прежде промышленный район города.

Теперь я знал, где Бернард убивал своих жертв, где он проливал их кровь.

Я бросил плакат на кости и украшения мертвецов, оставил его среди воспоминаний, кошмаров и тайн, и медленно прошел через подвал, вверх по ступеням и прочь из дома.

Выскользнув через заднюю калитку, я замер.

Напротив дома, наблюдая за мной, стоял Рик.

Его «чероки» стоял перед моей машиной. Рик прислонился к ней, скрестив на груди руки. Я перешел улицу, подошел к нему.

– Какого черта ты тут делаешь?

– Это я собирался спросить у тебя, – сказал он.

– Ты что, за мной следишь?

– Да, с тех пор, как ты заявился к этой девке в халупе в Нью-Бедфорде.

– Я думал, что ты не хочешь со всем этим связываться.

– Не хочу.

– Тогда зачем ты за мной следишь?

– Кто-то должен за тобой приглядывать. Кроме того, не могу же я позволить тебе подставляться, пока сам сижу в сторонке. Это не в моем стиле. – Рик посмотрел на дом, потом на меня. – В чем дело? – спросил он. – Не знаешь, кому доверять?

– А ты знаешь?

– Не больше твоего. Но я надеюсь.

– Но ведь это не одно и то же, так?

Небо над нами выцветало и становилось серым. С океана подкрадывались грозовые тучи, обещая долгожданный дождь и передышку от жары.

Рик вздохнул.

– Я думаю, это как игра в кости, знаешь? Пока не подошел твой ход, надо хорошенько приглядеться к тому, кто бросает кости, к его жизни, к тому, что вы пережили вместе, и решить. Сделать ставку и следить за его броском. В каком-то смысле это и твой бросок. Ты можешь думать, что что-то знаешь, можешь даже сделать ставку, но пока не выпадут числа, ты можешь только надеяться, что был прав.

– Может быть, все дело в этом совместном опыте.

– Да, и в броске.

Какое-то время мы молчали, припоминая и обдумывая этот наш совместный опыт.

– Значит, у нас все в порядке?

– Это ты мне скажи.

Я выставил вперед кулак, и, коротко поколебавшись, он коснулся его своим. Я указал на дом.

– Ты тоже был внутри?

Он медленно кивнул, как будто не был уверен, стоит ли отвечать, и по выражению его лица я догадался, что он нашел то же, что и я. Его ужас был очевиден, как бы Рик ни пытался его скрыть.

– Мы с Донни тут осмотрелись. Я собирался тебе рассказать, но когда ты сюда приехал, я понял, что ты…

– Завтра ночью, – сказал я. – Нам надо действовать завтра ночью.

– Завтра Четвертое.

– Именно. Весь город будет занят вечеринками и фейерверками. Копов перекинут на регулировку движения и управление толпой. На окраине никого не останется, а мы туда и идем.

– Хорошо, я заберу Донни и…

– Нет, не надо его втягивать.

– Почему?

– Мы расскажем ему, куда идем, но он останется дома. Нужно, чтобы кто-нибудь остался, на случай неприятностей. На случай…

– Нам надо держаться вместе и…

– Рик, – сказал я, хватая его за руку, – на случай, если мы не вернемся.

Он подумал над моими словами и неохотно согласился.

– Хорошо.

Через какое-то время я сказал:

– Старая фабрика Бьюкенена.

– Ты думаешь, Бернард там?

– Там зло, которое он оставил после себя.