Легкость характера действительно была ее талантом еще до того, как проснулся токодар. Но талантом явно не единственным, как понял теперь Акос. У Сизи были отменное самообладание, решительность и острый ум. Она уже не походила на милую, услужливую девочку, какой он ее помнил.

Полностью очистив рану, Сизи полила ее антисептиком и стерла с краев подсохшую кровь.

– Пора наложить дермоамальгаму, – проговорила она, выпрямляясь. – Она действует как живая, тебе нужно аккуратно приложить ее к ране, и она постепенно прирастет. И, пожалуйста, постарайся, чтобы у тебя руки не тряслись. Сейчас я отрежу кусок.

Дермоамальгаму изобрели отирианцы: стерильная синтетическая субстанция являлась чуть ли не живой. Обычно ее использовали для регенерации обгоревшей кожи. Название она получила из-за цвета и текстуры, напоминающих жидкое серебро. Прирастая, она не требовала замены.

Сизи отрезала несколько полосок, которые должны были прикрыть все поврежденные участки тела Кайры: на шее, над ухом и за ним. Немного подумав, она загнула краешки лоскутов, и те уподобились лепесткам ледоцветов или недоделанным снежинкам.

Акос надел перчатки, чтобы дермоамальгама не прилипла к ладоням, и Сизи подала ему первую полоску. Та была тяжелой, холодной и вовсе не такой скользкой, как показалась Акосу. Сизи помогла ему правильно держать руки над головой Кайры.

– Опускай, – велела она.

Акос подчинился. Прижимать необходимости не было. Едва коснувшись раны, дермоамальгама подернулась рябью и прилипла. Точно так же они прикрыли остальные участки раны. Полоски мгновенно срастались между собой: не оставалось даже шва.

Потом Акос обработал другие раны Кайры: прикрыл порезы на руках и на боку перевязочной тканью, смазал синяки бальзамом. Жизни Кайры ничто не угрожало, и главное для нее сейчас – забыть, каким образом она их получила. Для душевных ран не существует дермоамальгамы, хотя они не менее болезненны, чем телесные.

– Готово, – удовлетворенно сказала Сизи, стягивая перчатки. – И не надо ее будить. Ей требуется отдых. Кровотечение мы остановили, и я уверена, что с ней все будет в порядке.

– Спасибо тебе, – поблагодарил Акос.

– Никогда бы не подумала, что мне придется лечить Кайру Ноавек. Да еще на грузовом корабле шотетов. – Сизи посмотрела на брата. – Но я вроде бы поняла, почему она тебе нравится.

– Я себя чувствую очень странно. – Акос вздохнул и сел на стул. – Я жил-жил и не заметил, как воплотилась моя судьба.

– Если тебе суждено служить роду Ноавеков, так тому и быть. Кроме того, ты спас девушку, которая столько перетерпела ради тебя.

– То есть ты не считаешь меня предателем?

– Это будет зависеть от того, на чью сторону она станет, – Сизи дотронулась до его плеча. – Пойду-ка к Исэй, не возражаешь?

– Нет, конечно.

– А что означает выражение твоего лица?

– Ничего. – Акос погасил улыбку.

Воспоминания Акоса о допросе были туманны. Но и того, что он помнил, хватало с лихвой.

Однако Кайру он не забыл.

Она тогда выглядела как труп. Ее лицо, запятнанное синеватыми тенями, казалось подгнившим. Она громко кричала, сопротивляясь неизбежному, не желая причинять ему боль. Если он не рассказал Ризеку о том, что ему известно об Исэй и Ори, это могла сделать Кайра – просто для того, чтобы спасти его от смерти.

И он не мог ее винить.

Кайра вздрогнула, очнулась и застонала. Провела кончиками пальцев по его щеке.

– Акос, кто я для тебя? – вяло произнесла она. – Та, что причинила тебе боль, да? – Слова выходили из ее горла рывками, она будто давилась ими. – Я никогда не смогу забыть, как ты кричал… – и Кайра, еще полусонная от обезболивающего, заплакала.

Но разве Акос кричал, когда она дотрагивалась до него в тюрьме со стеклянными стенами… когда Кайру заставили быть Плетью, которая мучила их обоих?

Акос был уверен: в тот момент Кайра чувствовала то же самое, что и он.

Таков ее дар. Боль делилась поровну.

– Нет-нет, – горячо возразил Акос. – Ты не виновата. Это все он, он…

Ее ладонь легла ему на грудь, собираясь оттолкнуть, но не оттолкнула. Кайра погладила его по ключице, и даже сквозь плотную ткань рубашки Акоса ощутил жар ее руки.

– Зато теперь ты понимаешь, на что я способна, – продолжала она, упорно избегая смотреть ему в глаза. – Прежде ты только со стороны видел, как я пытала других, а теперь тебе точно известно, какую боль я им причиняла… Их было очень много, но я трусила и не сопротивлялась Ризеку, – она поморщилась, опуская руку. – Твое спасение… это был мой единственный хороший поступок, хотя ты свел его на нет, вернувшись назад. Какой же ты идиот. – Ее лицо скривилось, она повернулась на бок и опять расплакалась.

Акос робко дотронулся до ее щеки. Когда он увидел Кайру впервые, то думал о ней как о чудовище, от которого следует держаться подальше. Но мало-помалу она раскрывалась перед ним. Ей был свойственен черный юмор: она часто будила Акоса, приставив нож к его горлу, а через минуту казалась беззащитной. Она поражала его своей искренностью. Она рассказывала о себе все без утайки. Она любила галактику, даже те планеты, которые должна была по идее ненавидеть.

Нет, Кайра не являлась ни ржавым гвоздем, ни раскаленной кочергой, ни пресловутой Плетью Ризека. Кайра была бутоном ледоцвета, вся – сила и обещание, в равной мере способная на добро и зло.

– Это вовсе не единственный твой хороший поступок, – возразил Акос на тувенском.

Именно тувенский подходил для такого откровенного разговора. Кайра никогда не говорила на нем в присутствии Акоса, может, боялась невзначай ранить его чувства.

– Для меня твой поступок бесценен, он все изменил, – Акос прижался лбом к ее лбу, их дыхание смешалось.

– Как приятно звучит твой голос, когда ты говоришь на родном языке, – прошептала она.

– Можно я тебя поцелую? – вдруг вырвалось у него. – Или тебе будет больно?

Акос отодвинулся и посмотрел на нее.

Ее зрачки расширились, и она едва слышно с улыбкой произнесла:

– Какая разница? А жизнь и так полна страданий.

Акос приник ртом к ее губам и едва не задохнулся. Он не знал, каким будет поцелуй, как бывает, когда целуешь не потому, что тебя застали врасплох, а потому, что сам сильно этого жаждешь.

Ее губы оказались пряными от обезболивающего, и она медлила – может, до сих пор боялась причинить ему боль. Целовать Кайру было все равно что поднести спичку к щепке.

И теперь Акос сгорал.

Внезапно стены заходили ходуном. Посуда в раковине загремела.

Корабль шел на посадку.

Наконец-то я разрешила себе подумать: он прекрасен. Его серые глаза напоминали штормовые воды Питы. Когда он касался моего лица, на его руке четко обозначались мускулы. Его пальцы нежно гладили мою щеку. Их кончики пожелтели от цветов ревности. У меня перехватило дыхание, когда я подумала, что он дотрагивается до меня потому, что хочет меня.