Настал решающий момент, когда неприятелю необходимо было нанести последний завершающий удар. И здесь примером для всей эскадры снова стал ее командующий. На своем «Рождестве Христовом» Ушаков буквально вломился в неприятельскую линию, поражая противника в упор. Следуя за флагманом, следом этот же маневр исполнил и Яков Саблин на «Преображении Господнем».

Из хроники сражения: «Около трех часов дня ветер изменился и позволил русским кораблям подойти еще ближе, что было им сравнительно выгодно из-за меньшего калибра артиллерии на фрегатах. Турецкая линия окончательно смешалась: одни корабли поворачивали оверштаг, другие – через фордевинд, и последние дефилировали совсем близко от русской линии, идя с ней противоположным курсом. В этой свалке очень пострадал корабль капудан-паши, а три турецких корабля (из них один вице-адмиральский) из-за повреждения рангоута свалились вообще за нашу линию. Сбитый вице-адмиральский флаг упал в воду и был подобран шлюпками с одного из русских кораблей. Один карганлыч, сопровождавший корабль капудан-паши, был потоплен.

Так как турки теперь всей своей массой уходили под ветер, и наш авангард оставался без противника, то Ушаков повернул на правый галс и дал сигнал всем окружающим кораблям вступить ему в кильватер, не соблюдая порядка номеров, а авангарду – повернуть всем вдруг оверштаг и пристроиться в хвост линии. Это дало возможность быстро устроить линию баталии на новом галсе, а движения флагманского корабля, ставшего головным, показывали, чего адмирал хочет от других кораблей. Но турки уже не хотели вступать в бой».

А турецкие корабли тем временем пылали все больше и больше. Вот на одном из них рухнула перебитая бизань-мачта. На вице-адмиральском полетели за борт разбитые крюйсель и фор-марсель. Случайно оказавшийся среди этого шквала огня неприятельский кирлангич был в несколько мгновений разнесен в мелкие щепки. От него не осталось даже следа. Один за другим падали в воду сбитые турецкие флаги. К ближайшему из них бросилась шлюпка с «Георгия Победоносца». Доставленный трофей матросы бросили под ноги своему капитану. Капитан 2-го ранга Поскочин поддел тяжелый шелк носком ботфорта:

– Лиха беда начало!

Тем временем Ушаков, выйдя на ветер, прибавил парусов и устремился в погоню за убегающим турецким флотом. На фалах «Рождества» свежий южный бриз развивал флажный сигнал: «Вступить в кильватер, не соблюдая номеров». Наскоро выстраивая новый ордер, российский контр-адмирал намеревался снова обрушиться на бегущих, чтоб на этот раз добить их уже окончательно.

День меж тем быстро кончался. Ушаков, нервничая, поглядывал на сгущающиеся сумерки.

– Проклятая темень! – бурчал он. – Еще какой-то час, и мы довершили бы погром!

– Не успеем! – вторил ему бывший как всегда рядом верный Данилов, глядя на вытащенные из камзольного кармана часы. – Не успеем!

Из хроники сражения: «В пять часов вечера Гуссейн подал пример, спустившись на фордевинд, а за ним побежал врассыпную и весь турецкий флот. Ушаков тоже приказал спуститься и бросился в погоню, но здесь сказалось плохое качество кораблей Черноморского флота. И обводы их были хуже турецких, которые к тому же были все обшиты медью, тогда как у нас не было ни одного такого корабля, и парусность меньше (из-за меньшей осадки русских кораблей, которые приходилось пока строить на речных верфях). Турки легко уходили от Ушакова и в исходе 8-го часа скрылись в темноте, а ночью они, вероятно, повернули, так что к утру 9 июля на горизонте не было видно ни одного паруса».

Стрелки карманного хронометра показывали восемь часов вечера. Черное море быстро накрывала спасительная для турок темнота. Когда все исчезло в непроницаемой южной ночи, Хуссейн велел своим капитанам, не зажигая огней, крадучись разворачиваться на Босфор. С этой минуты турецкий флот уже не существовал как единое целое. Каждый корабль отныне был предоставлен самому себе. Сам капудан-паша, запершись в каюте, пил кофе, да куря кальян, думал, как будет оправдываться перед султаном, которому столько наобещал. Клетка для Ушак-паши была вдребезги разбита русскими ядрами.

Из хроники сражения: «Из неприятельских судов особенно пострадали два корабля, которые “упав” на русскую линию, прошли от нее так близко, что чуть не сцепились с кораблями арьергарда. Большие повреждения получил и вице-адмиральский корабль турок, который, “упав на ветер”, также очень близко прошел через всю русскую линию. В результате этого неудачного маневра “сей корабль и помянутые два, остались совсем уже разбиты до крайности”. Капудан-паша, пытаясь защитить их, спустился под ветер и стал проходить контргалсом в непосредственной близости от русских кораблей, через что также получил большие повреждения. Вскоре, будучи уже на ветре, Ушаков подал очередной сигнал авангарду исполнить поворот “всем вдруг” через оверштаг и, “не наблюдая свои места, каждому по способности случая, с крайней поспешностью войтить в кильватер” своего флагманского корабля, ставшего передовым. После исполненного маневра уже вся русская линия во главе с адмиралом “весьма скоро” оказалась на ветре у неприятеля, что значительно усугубило положение турок. Не надеясь выдержать очередную атаку, турки дрогнули и пустились в бегство к своим берегам. Попытка преследовать противника в боевом порядке оказалась безуспешной. Легкость в ходу турецких кораблей спасла их от разгрома».

Ночь окончательно разделила преследуемых и преследователей. Теперь Ушаков должен был полагаться лишь на свой опыт да интуицию. Преследуя Хюсейна, русский контр-адмирал велел держаться кратчайшего направления на Константинополь, справедливо полагая, что турецкий флотоводец кинется убегать именно по этому пути. Расчет Ушакова оказался верен. С рассветом российским кораблям стали попадаться обрывки снастей и обломки рангоута, щедро устилавшие море. Было ясно, что турки проходили именно здесь. Однако самих неприятельских судов обнаружить все не удавалось. Лишь дремотно ворочались тяжелые волны, да ослепительно палило взошедшее солнце. Посланные в разные стороны фрегаты тоже вернулись ни с чем. Более легкие и быстрые на ходу турецкие суда сумели-таки оторваться от русского флота, и догнать теперь их было уже нельзя.

– Ворочаем на Феодосию! – распорядился огорченный Ушаков. – Да запросите капитанов о потерях да повреждениях!

Вскоре капитаны доложились. Оказалось, что на «Святом Павле» и «Иоанне Богослове» перебиты ядрами грот-мачты. Такое же повреждение получил и флагманский «Рождество Христово». На «Андрее Первозванном» турки перебили фок-мачту. Убитых по эскадре насчитывалось тридцать, да семь десятков раненых. По старому морскому обычаю погибших хоронили в море, завернув в флагдух и привязав к ногам ядро. Корабли и фрегаты приспускали флаги. Пушки палили холостыми зарядами.

Повреждения исправляли на ближайшем Феодосийском рейде.

Вот как сам Ушаков описал финал битвы под Керчью: «… Легкость в ходу их кораблей спасла от сего предприятия и совершенной их гибели. Я по учиненному сигналу о погоне, имея на флоте все паруса, гнал за бегущим неприятелем и спускался к нему ближе, но как в скорости догнать их на порядочную дистанцию не мог, потому последовавшая ночная темнота весь флот неприятельский закрыла от нас из виду, и через то лишились видимой уже бывшей почти в руках наших знатной добычи. Хотя ж я всю ночь, находясь в линии, следовал за ним, спускаясь от ветра, но при весьма темной ночи не мог видеть, куда они сделали свой оборот, к Синопу или к Румельским берегам, неизвестно. Поутру 9 дня при рассвете оного нигде уже не видал, и потому, имея на флоте некоторые повреждения в мачтах, реях и стеньгах, для поправления потребностей пошел и остановился на якорях против Феодосиевской бухты».