Елена часто говорила не только своим родственникам, что она не испытывала авторской гордости за написанную ею «Разоблаченную Изиду», что она не имела ни малейшего понятия, о чем писала; что она получила указание сесть и писать и что ее единственная заслуга заключалась в повиновении приказу.

Единственное, чего она опасалась, это то, что ей не удастся должным образом описать прекрасные картины, представшие перед нею. Она жаловалась своей сестре:

«Ты вот не веришь, что я истинную правду пишу тебе о своих Учителях. Ты считаешь их мифами. Но разве тебе не очевидно, что сама я, без помощи, не могла бы писать "о Байроне и о материях важных", как дядя Ростер говорил? Что мы с тобой знаем о метафизике, древних философиях и религиях, о психологии и разных других премудростях? Кажется, вместе учились, только ты гораздо лучше меня… А теперь, посмотри, о чем я пишу; и люди, да какие – профессора, ученые, – читают и хвалят. Открой "Изиду" в любом месте и убедись сама. Что до меня,

я говорю правду: Учитель рассказывает и показывает все это мне. Передо мной проходят картины, древние рукописи, даты. Все, что мне нужно, это копировать, и я пишу так легко, что это не труд, а величайшее удовольствие».

«Я дивлюсь произошедшему с ней феномену внезапного всезнайства и глубочайшей учености, свалившейся на нее, как с неба, – рассуждала Верочка, – гораздо больше, чем всем чудесам, которые ей приписывают поклонники теософы».

Еще Верочку немало беспокоило и удивляло, что это за «Индусский Хозяин», который так легко сумел распоряжаться душой ее сестры и заставил беспрекословно подчиняться.

«Тебе кажется странным, что какой-то Индусский Хозяин так свободно и легко общается со мной, – пыталась объяснить ей сестра. – Я вполне могу понять тебя; человек, не знакомый с феноменами такого рода (хотя и не совсем невероятными, но совершенно непризнанными), отнесется к ним с недоверием. То, что медиумы выполняют бессознательно, под влиянием охвативших их внешних сил, адепты могут осуществлять по собственной воле… Что касается Хозяина, я знаю его давно. Я всегда узнаю Учителя и часто разговариваю с ним, не видя его. Как же получается, что он слышит меня отовсюду, и я тоже слышу его голос через моря и океаны по двадцать раз в день. Я не знаю, но это так. То ли он сам входит в меня, я не могу с уверенностью сказать; если это не он, то его сила, его влияние. Только благодаря ему я сильна; без него я ничто».

Чтобы ни говорили люди сомневающиеся, Елена Петровна Блаватская написала «Изиду» собственной рукой и черпала мысли из своей головы. А кто сообщал ей знания и сведения о сокровенных учениях, на которых основаны все религии мира, было неведомо даже ей. Учителя Шамбалы остались в стороне. Они считали, что изложенное в «Изиде» принадлежит человечеству, а корреспондент, правильно изложивший полученный материал на двух тысячах страниц, на полном основании может поставить под книгой свою подпись.

В июле 1878 года для Елены подошел пятилетний срок, положенный по закону для получения американского гражданства. Она его приняла и была первой русской, удостоенной американского паспорта.

«Да, я стала гражданкой Соединенных Штатов, и я горжусь этим званием, – писала она. – вы спрашиваете, почему я отказываюсь от подданства моей страны? Отвечу: потому что я люблю свободу. В России сегодня совсем мало свободы. Здесь же как раз наоборот. Поистине великая страна, но есть и тут один большой недостаток. Люди уж очень расчетливы, и коррупции много».

Но, получив американское гражданство, она так и не сумела в полной мере насладиться его преимуществами, так как приняла очередное неожиданное решение – отправиться в Индию.

Как и в случае с основанием Теософского общества, инициатива поездки на Восток исходила не от нее, а от Олкотта, хотя Елена уже давно догадывалась о предпринимаемых им шагах. Наконец Олкотт объявил ей, что официальным поводом для поездки стало решение Теософского общества слиться с индийским союзом «Арья самадж».

Елена не возражала. Решение было принято, и Олкотт, как «настоящий полковник», дал приказ своему полку готовиться в путь. Впереди предстояло далекое плавание и долгие сборы. Предполагалось, что они едут в Индию ненадолго, только в ознакомительных целях. Их сопровождали две англичанки, архитектор и художник, которые входили в «комиссию Теософского общества для посещения зарубежных стран». Джадж, на которого Елена очень рассчитывала, ехать отказался, объяснив, что дал «слово чести» своей жене.

– Слово чести – штука весьма неудобная, – аккуратно пошутила Елена, не зная, как реагировать на подобное заявление, поскольку, по ее понятиям, дела личные не могли препятствовать делу общему.

Тогда благородный Джадж объяснил:

– Я дал слово чести, и теперь мне путь закрыт. Ну не подлостью ли было бы сбежать, не уплатив долгов и оставив без средств к существованию женщину, которая, вняв моим настойчивым просьбам, бросила хорошо оплачиваемую работу учительницы, чтобы выйти за меня замуж? Она этого не переживет. Моя жена убежденная христианка… Она ненавидит наше Теософское общество и госпожу Блаватскую в том числе, которой я, по ее мнению, уделяю гораздо больше внимания, чем ей, и не желает даже говорить на эти темы.

Теософы не стали осуждать решение Джаджа. На время своего отсутствия в Обществе они оставили его казначеем и секретарем, рассудив, что им будет спокойнее, когда «на кассе» останется «свой» человек. Даже если Общество покинут все члены, касса и «Отчет по расходам» будут в полном порядке.

Когда начал приближаться день отъезда, дом на Сорок седьмой авеню объяла настоящая суматоха. Сначала возились с мебелью, которую за бесценок пришлось продать с аукциона, потом замучили репортеры, постоянно появлявшиеся в дверях с разными вопросами. То и дело приезжали прощаться разные знакомые и незнакомые люди.

Вот запись, сделанная Блаватской в дневнике Олкотта перед отъездом:

«Великий день! Олкотт кончил укладывать вещи… Что дальше? Все неясно – но спокойно».

Последняя запись, сделанная в том же дневнике рукой Олкотта:

«Ближе к двенадцати, почти в полночь, Г.С.О. и Е.П.Б. простились с "люстрой, под которой столько было сделано", и отправились в экипаже на пароход».

А через всю страницу большими буквами обозначено:

«CONSUMMATUM EST», – слова из Евангелия от Иоанна, которые произнес Иисус перед смертью: «Свершилось!»

В феврале 1879 года, два месяца спустя после отплытия от американских берегов, делегация теософов во главе с Олкоттом прибыла в Индию. Елена, как никогда, очень тяжело перенесла морское путешествие, поэтому первое время долго болела.

Олкотт с первого дня путешествия тщательно записывал свои наблюдения:

«…После восхитительного двухнедельного пребывания в Англии среди наших добрых друзей и коллег… в 5 часов пополудни под проливным дождем погрузились на "Speke Hall". Судно было грязным и неприбранным. Все это, вместе с ливнем, затхлым запахом дорожек и ковров в салоне и каютах, с отчаянным выражением на лицах сорока наших попутчиков-пассажиров, в равной степени внесло вклад в возникшее у нас отвращение. Это было плохим предзнаменованием для нашего продолжительного вояжа в Индию…