— Конечно.

Хэррингтон продолжал изучать ее.

— Я вижу, ребенок похож на своего отца. Вы, должно быть, очень им гордитесь.

Он говорил официально.

— Да, — бездумно ответила Лизи.

Он встретился с ней взглядом:

— Признаюсь, вы не то, что я ожидал увидеть. Лизи не могла ответить; его слова казались грубыми.

— Я ожидал увидеть женщину старше, с опытом. Сколько вам лет?

— Мне недавно исполнилось восемнадцать, — удалось ответить ей.

— А ваша семья?

— Фицджеральды. Мы живем в Рейвен-Холле, — сказала Лизи. — Мы обедневшие дворяне, — добавила она. — Когда-то, много веков назад, мой предок был графом всей Южной Ирландии.

Он поднял брови:

— Я вижу, но не понимаю. Вы весело развлекаетесь в обществе — как и Тайрел — накануне его свадьбы с моей дочерью.

— Мне жаль, — серьезно сказала Лизи. — Мне так жаль!

Он удивленно посмотрел на нее.

— Я люблю его всю жизнь, с детства, когда он спас меня от смерти. Я здесь только потому, что мое сердце подсказывает мне делать так, а не по какой-либо другой причине.

Хэррингтон оставался неподвижным, как солдат.

— Тайрел тоже вас любит?

Лизи помедлила.

— Я не уверена. Иногда я думаю, что да. Вернее, я надеюсь, что да, — но не знаю.

Он окинул ее взглядом, прежде чем заговорил.

— Присядьте, мисс Фицджеральд. Я хочу рассказать вам историю.

Лизи напряглась. Интересно, что это за тактика? Но села в кресло и сложила руки на коленях.

Хэррингтон подошел к окну детской. Горы, зеленые и лесистые, обрамляли голубое небо.

— Бланш всегда знала, что я разрешу ей выйти замуж по любви. — Он повернулся и посмотрел на Лизи, которая была очень удивлена. — На самом деле я попросил ее выбрать жениха еще несколько лет назад.

Лизи широко раскрыла глаза. О чем он говорит?

— Нам не нужно финансирование, и у меня очень хорошие связи. Моя дочь — богатая наследница. Пусть ее титул незначительный, но владения столь велики, что мне не нужно думать, как добавить к поместью что-то еще.

— Зачем вы мне все это рассказываете? — спросила Лизи.

Он поднял руку:

— Бланш девятнадцать, и уже несколько лет я жду, когда она придет ко мне, светясь от радости, и скажет, что выбрала жениха.

Лизи было интересно, может, она не так расслышала слова Бланш на балу? И она все-таки любит Тайрела?

Его следующие слова заставили ее вздохнуть с облегчением.

— Но этот день так и не наступил. Я очень сожалею об этом.

Лизи посмотрела на него с величайшим интересом. Внезапно Хэррингтон придвинул пуфик и сел на него. Его лицо казалось опустошенным, подавленным.

— Моя дочь не похожа на других женщин, мисс Фицджеральд. Но, господи, это не ее вина.

Лизи была озадачена.

— Вы знаете, что никто не видел, как она плачет, ни разу за тринадцать лет? Моя дочь не плачет, потому что не испытывает отчаяния. Она никогда не теряет самообладания, спокойствия, не радуется, никому и ничему. Она не умеет страдать, но и радоваться тоже не умеет.

— Почему? — потрясенно прошептала Лизи.

— Когда ей было шесть лет, бунтующая толпа жестоко убила ее мать прямо у нее на глазах. Я был там, но не мог пробраться сквозь толпу, чтобы спасти их. Бланш пыталась защитить свою мать, но было слишком поздно. Моя жена была уже мертва. Какой-то негодяй отбросил Бланш в сторону, и она потеряла сознание. Когда много часов спустя Бланш очнулась, она не вспоминала свою мать или убийство.

Лизи была в ужасе.

— Мне так жаль.

— Потеря памяти была везением, но это был тот день, когда моя дочь забыла, как смеяться и плакать. — Он встал. — Вы не такая, как я себе представлял. Я ожидал увидеть роскошную проститутку. И я поделился с вами этой очень личной информацией не просто так.

Лизи знала, что он скажет потом. Он посмотрел прямо на нее:

— Я выбрал для нее Тайрела. Он хороший человек, честный и добрый и, что важно, сведущ в семейных делах. Он все, что я хочу для моей дочери, мисс Фицджеральд. И я очень надеюсь, что моя дочь полюбит его однажды, даже если ей придется научиться это делать.

Лизи почувствовала, как по ее щеке бежит слеза. Если Хэррингтон надеялся тронуть ее, то ему это удалось.

— Я знаю, он хорошо позаботится о ней. И я каждый день молюсь, чтобы она его полюбила, не важно, как много времени на это потребуется. Разве моя дочь не заслуживает любви, мисс Фицджеральд? После всего, через что она прошла?

Лизи уныло кивнула.

— Да, — ответила она, чувствуя настоящую боль за свою соперницу. — Да, заслуживает.

— Мама? — с беспокойством спросил Нэд; он чувствовал ее грусть.

Лизи потянулась к нему и взяла за руку.

— Мама в порядке, — прошептала она; это была величайшая ложь в ее жизни.

Хэррингтон ждал.

Лизи медленно поднялась.

— Вам незачем меня бояться, — дрожащим голосом сказала она. — Я уже решила оставить Тайрела. Я не проститутка, и мое согласие жить с ним открыто здесь накануне его свадьбы ужасно. Теперь моя решительность усилилась. Я не буду стоять на пути вашей дочери, лорд Хэррингтон.

В его глазах читалось уважение.

— Спасибо, — ответил он.

Лизи закрыла глаза; новая боль била ее кинжалом. Затем открыла их и произнесла:

— У меня одна просьба.

Он напрягся.

— Разумеется.

— Это не то, о чем вы подумали! — горько воскликнула она. — Нэд принадлежит своему отцу. Я прошу вашего слова — как честного джентльмена, — что ваша дочь будет хорошей и доброй матерью для него и он ни в чем не будет нуждаться.

— Я даю его вам, — тихо сказал он.

Лизи вытерла слезы, которые ручьем текли по ее лицу.

Хэррингтон низко поклонился и вышел не оглядываясь.

У нее больше не осталось слез.

Лизи смотрела в потолок, наблюдая, как закат прокрадывается в комнату. Она совсем онемела от горя. Ей было даже больно дышать. Когда-то ее сердце билось с любовью, радостью и надеждой. Теперь каждый удар был тупым и холодным, безнадежным. Теперь она поняла, что такое сердечный приступ. Казалось, она никак не может облегчить свою боль.

Тайрел, как обычно, уедет в Дублин этим утром. Как хорошо, подумала она, что ее отъезд запланирован сразу после этого.

Она не видела его после их вчерашнего спора. Прошлым вечером он ужинал с лордом Хэррингтоном, и она знала, что он слишком уважает его, чтобы прокрасться к ней в комнату после окончания застолья. Итак, он уедет в Дублин меньше чем через час. И часам к десяти она тоже уедет.