все это после моей игры в театре, после съемок в кино, после жизни с преданным, очаровательным человеком, которого я оставила… Судьба.

Судьба, причудливо соединив гены этих двух, совершенно не схожих людей, подарила искусству Михаила Шемякина.

Сына своего Шемякин-старший не понимал, нестандартность его выбивавшегося изо всех тогдашних рамок таланта, а со временем и поведения не одобрял настолько, что поступил просто — выгнал из дому. Извечная проблема отцов и детей стояла в этой семье остро. Отцу казалось, что сын предает идеалы его юности, идеалы того общества, ради становления которого он скакал с шашкой наголо навстречу врагам, прославившись редким умением разрубать противника от плеча до седла — особое среди кавалеристов «искусство», требующее громадной физической силы. Сыну, человеку совсем другой эпохи, от его восторженных воспоминаний становилось страшно…

Но, видимо, от отца унаследовал сын и лихость характера, и стихийную одаренность, и невероятную работоспособность, и безудержную вспыльчивость, и жизнестойкость. Но не только это. Оттуда же, наверное, от легендарного конника, и романтизм его творчества, и такие нередкие детали его картин, как островерхие шлемы и бешено несущиеся кони.

…Люди сами выбирают свой путь, но каждого человека — в ту или иную сторону — лепит время. После Великой войны, последние дни которой стали впечатлениями будущего художника, наступило время победы, когда казалось, что все теперь изменится, что насилие, массовый террор 20—30-х годов исчезнут навсегда, что впереди только счастье и солнце. XX съезд прошумел над страной свежим ветром очищения, вызывая прилив творческих сил, рождая более свободное, открытое видение мира. Все это не мог не ощутить на себе мальчиком и Миша Шемякин, принятый в 1957 году в художественную школу при институте имени Репина в Ленинграде.

«Оттепель» оказалась недолговечной и неустойчивой. За год до окончания Шемякина из художественной школы исключили. Обвинение: увлечение «чуждыми идеями» — творчеством художников позднего Возрождения Босха, Грюневальда, работами представителей советского авангарда Татлина, Малевича, Лисицкого. Тяжелый удар: к этому времени он знал, что не хочет и, главное, не умеет ничего другого, как рисовать. Собственно, это было ясно давно. Недаром, когда мать привела его, шестилетнего, первый раз в Эрмитаж, у Миши от избытка впечатлений поднялась температура и он упал в обморок. Так определилась судьба. Кстати, и сейчас он по-прежнему не может ходить в музеи и на выставки — температура тотчас же подскакивает.

Теперь судьба выставляла его на улицу. Что ж… Он сумел устроиться такелажником в Эрмитаж. Это была удача. Правда, удача с большими физическими нагрузками. («Ребята, думаете, работать было легко? Бригада у нас была двенадцать человек на весь Эрмитаж. Хилые щенки, вот кто мы были. А нагрузка… потаскали бы картины! В Эрмитаже они какие? Десять, двенадцать метров в длину, тащим, надрываемся… А мумии перекладывать? Положишь на место, зазеваешься, руку из-под крышки вовремя не выдернешь — и проткнет ее штырем насквозь. И все равно, какие были времена! До чего счастливые!..»)

Счастливые времена наступили, когда Шемякин получил разрешение делать копии картин. Он копировал великих прошлого, а рисовал по-своему, «не так, как нужно». Да к тому же и жил не как все. Разгуливал по Ленинграду во фраке и цилиндре, участвовал в вечерах и ночных бдениях таких же, как он, молодых художников-нонконформистов, объявивших о создании творческой группы «Санкт-Петербург». В самом названии ее таился неслыханный по тем временам вызов. Сейчас один из популярных рок-ансамблей называется «Санкт-Петербург», и никто не изумлен, напротив, испытываешь даже некоторую благодарность к его создателям за интеллигентность названия.

Называлась группа пышно, а состояла из двадцатилетних мальчишек, начинающих поэтов и художников, пусть внешне дерзких, нестриженых, косматых, вызывающе по тем временам одетых. Но за внешним вызовом таилось одно — страсть к новым формам в искусстве, мечта, чтобы их просто не трогали, дали учиться и работать. Во все времена художники и поэты ведут себя не совсем традиционно. Ведь ходил же Маяковский в желтой кофте, а его друг Бурлюк с серьгой в одном ухе. И ничего, мир не рухнул.

Кому они мешали, эти ребята, нищие жильцы огром-них ленинградских коммуналок? Оказалось, что они вступили в конфронтацию не только с родителями, это уж, как говорится, вечный и печальный закон жизни, но и с властями. Оттепель заканчивалась, меры применялись новые и решительные. Новым поколениям инакомыслящих или тем, кто ими считался, был уготован новый удел. Теперь, спустя почти тридцать лет, интересно бы узнать, кто его придумал?..

Жизнь молодого Шемякина, по его словам, квалифицировали просто: антисоциальное поведение, психические сдвиги.

И очутился Шемякин в психиатрической больнице. Кстати, не он один. Только полгода спустя удалось его матери вызволить сына из психушки. Потом были скитания по Кавказу, жизнь келейника в Псково-Печерском монастыре. Приютил его настоятель, отец Симеон, бывший участник Великой Отечественной войны, поклонник авангардного искусства, человек добрый и жалостливый. «Говорят, отец Симеон уже умер. А я все думаю: куда после смерти девалась его коллекция? Он у нас много покупал, поддерживал мальчишек. Многое мы ему дарили. У него была по-своему уникальная коллекция. Неужели после его кончины ее уничтожили? Может, сложили в охапку холсты и просто сожгли? Мало кто понимал тогда нашу «мазню». Все может быть. Надо непременно узнать».

Там, в монастыре, впервые открылся перед Шемякиным величественный мир церковных фресок, древней русской иконописи, которая так повлияет впоследствии и на все его искусство, и на мироощущение. Там он прошел обучение древней культуре русской церкви, научился петь псалмы. Там он обратился к религии.

…В 60-е годы состоялись первые художественные выставки Шемякина. В редакции журнала «Звезда», о чем до сих пор вспоминают ее сотрудники. Сохранились и старые фотографии: молодые лица, короткие стрижки, смущенные улыбки, длинные пиджаки, широкие брюки. Все новенькое, все готово к празднику, радости. Общая победа, общая радость… Это так ясно написано на юных лицах — никакой дележки славой, все общее, и никому неведомо, что ждет этих молодых людей впереди. Да и еще фон: знакомый зал «Звезды» с мраморными колоннами, где и сейчас происходят звездинские чаепития. А на одной фотографии старое кресло в углу, рядом Шемякин. Старинное кожаное кресло и сейчас доживает свой век в том же углу… Глядишь на фотографию спустя тридцать лет — и будто не миновало нескольких эпох, будто все так и застыло…

О выставке в «Звезде» узнал Игорь Стравинский, приехавший на Родину после большого перерыва. Несколько работ художника он с удовольствием принял в подарок. Очевидцы вспоминают их первую встречу после концерта в Ленинградской филармонии. По лестнице спускаются двое: маленький Стравинский и высокий, худой мальчик, Шемякин,