— Ты же знаешь, в нашем мире полно всяких тайн; и порой лучше не знать, какова их суть. Не тревожьтесь, ваша милость королева, — прибавил он с куртуазным поклоном, — вокруг слишком много загадок. Чего только мне не рассказывали в Португалии!

— Может быть, тебе рассказывали и о мальчике, воскресшем из мертвых? — решилась я бросить ему вызов. — О мальчике, которого сперва прятали от неизвестных убийц, а потом тайком переправили за границу, и теперь он там ждет своего часа?

Но дядя и глазом не моргнул.

— Об этом мне тоже рассказывали. А я в ответ напомнил этим людям, что короля Англии всякие чудеса совершенно не интересуют.

Возникла небольшая пауза.

— Что ж, хорошо, по крайней мере, что наш король тебе доверяет, — сказала я, возвращая Артура кормилице и глядя, как он устраивается в ее широченных объятиях. — Мне кажется, он в тебе уверен. Может быть, тебе удастся убедить его вернуть ко двору мою матушку? Если уж в Португалии того мальчика не оказалось, значит, Генриху и бояться нечего.

— Твой муж по природе своей не слишком доверчив, — заметил с улыбкой Эдвард. — Так что за мной следили постоянно, весь путь до Лиссабона и обратно. А мой спутник, лицо которого было вечно скрыто низко опущенным капюшоном плаща, записывал каждого, с кем я встречался, да и вообще каждый мой шаг. Еще одного шпиона я заметил, когда возвращался домой; он следил, не свяжусь ли я по пути с твоей тетей, живущей во Фландрии.

— Генрих велел своим шпионам следить за тобой? За своим посланником? Шпионить за своим же шпионом?

Дядя кивнул.

— И в твоем доме всегда найдется некая особа, которая докладывает королю обо всем, что ты говоришь или делаешь, даже о том, что ты пытаешься ото всех скрыть. И твой личный духовник тоже обязан докладывать обо всем своему духовному отцу, архиепископу Кентерберийскому, должность которого сейчас занимает Джон Мортон, самый большой друг королевы-матери. Они вместе плели заговоры против короля Ричарда, вместе уничтожили герцога Букингема. Миледи и Джон Мортон встречаются каждый день, и он рассказывает ей все, что ему удалось узнать. Так что даже не мечтай о том, что наш король решится кому-то из нас полностью доверять. Даже не надейся, что за тобой нет постоянной слежки. За тобой следят все время, днем и ночью. Как и за всеми нами.

— Но мы же ничего плохого не делаем! — воскликнула я. И тут же понизила голос. — Ведь не делаем, правда, дядя?

Он снова ласково похлопал меня по руке и заверил:

— Конечно-конечно, мы не делаем ничего плохого.

Но моя тетка Маргарет отнюдь не бездействовала. Ее милость вдовствующая герцогиня Фландрская, родная сестра моего покойного отца, и не думала зря тратить время. Она состояла в перманентной переписке с королем Шотландии Яковом III и даже посылала к нему людей из числа тех, кто по-прежнему остался верен Йоркам.

— Она пытается убедить Якова пойти на нас войной, — устало сказал Генрих, когда мы входили в те покои, которые он занимал в огромном замке Виндзор. По обоим концам большого стола сидели два клерка, а перед самим Генрихом лежал лист исписанной бумаги с пятнами соли. Я узнала крупные красные восковые печати моей тетки со свисающими лентами и символом восходящего солнца — этот знаменитый символ Йорков был придуман моим отцом. — Только ничего у нее не выйдет. У нас с Шотландией существует договор, и потом, наши дети вскоре будут помолвлены. Яков дал клятву, что будет относиться ко мне лояльно. Он крепко стоит за Англию Тюдоров. Он не повернет назад, к правлению Йорков.

Хотя Генрих, возможно, был прав, и Яков III действительно хранил верность Англии, но шотландский король все же не смог убедить всех своих подданных в необходимости поддерживать Тюдоров. Многие в его стране, его лорды и даже его наследник были настроены против нового английского короля, невзирая на мнение самого Якова. Шотландия — страна, привыкшая побеждать, и шотландцы скорее пошли бы против своего правителя, чем поддержали бы его мирный договор с Тюдором, который лишь недавно оказался на троне, так что теперь Якову приходилось защищать свою дружбу с англичанами, рискуя собственным троном. Я получила наспех нацарапанную записку от матери, но толком не поняла, что она имела в виду:

Итак, ты и сама видишь, что я вовсе не собираюсь ехать на север по Большой Дороге.

Я знала, что Генрих наверняка уже прочитал эту записку — думаю, почти сразу после того, как она была написана, — но все же немедленно отнесла ему материно послание, дабы в очередной раз продемонстрировать свою преданность. Но, едва войдя в его кабинет, я остановилась в нерешительности: мой муж был не один. Он беседовал с неким человеком, лицо которого мне показалось знакомым, хотя вспомнить его имя мне сразу не удалось. Но тут он повернулся ко мне, и я, глядя в его дочерна загорелое лицо, подумала, что лучше бы мне забыть все, что я когда-либо о нем знала. Это был сэр Эдвард Брэмптон, крестник моего отца, человек, с которым мой дядя Эдвард встречался у короля Португалии. Это у него имелся тот самый, «многообещающий» мальчик-паж. Сэр Эдвард низко мне поклонился и посмотрел на меня с улыбкой, спокойно и уверенно.

— Вы знакомы? — ровным тоном спросил мой муж, следя за моим лицом.

Я покачала головой.

— Мне очень жаль, но я плохо вас помню… вы, кажется?..

— Сэр Эдвард Брэмптон, к вашим услугам, — вежливо ответил он. — Я и сам-то видел вас лишь однажды, когда вы еще были маленькой принцессой, слишком юной, так что, разумеется, не смогли запомнить столь незначительного и старого придворного, как я.

Я кивнула и все свое внимание переключила на Генриха, делая вид, что сэр Эдвард мне совершенно не интересен.

— Я хотела сказать, что получила записку из Бермондсейского аббатства…

Генрих взял у меня записку, молча прочел и пробормотал:

— Ага, ей, должно быть, уже известно, что Яков мертв.

— Так вот что она имела в виду, когда написала, что пока никуда не поедет по Великой Северной Дороге! Но неужели король Шотландии умер? Как это могло случиться?

— В бою, — кратко ответил Генрих. — Шотландия раскололась, большая часть ее населения поддерживала сына в борьбе против отца.[50]Похоже, мы, правители, не можем доверять даже собственным отпрыскам. До конца нельзя быть уверенным даже в собственном наследнике! Что уж говорить об остальных родственниках.