— Так было до того, как вы меня обманули.

Она догадалась, что в этот раз уже не будет ни игры, ни подарка, ни звонка, ни загадки и никакой отсрочки. Но у нее оставался еще один шанс.

— Почему по телефону вы изменяли голос?

Ответа не последовало. Без каких-либо эмоций он рассматривал секатор в руке.

— Где ваш преобразователь голоса? — прошептала она.

— Он мне больше не нужен. Сейчас слишком опасно идти за ним. Если ваши коллеги не дураки, они уже давно его нашли.

Игры не будет! Тем важнее выиграть время.

— Где я?

— Там, где полиция будет искать убийцу в последнюю очередь.

Убийцу!

— Карл, вы не убийца. Я могу вам помочь. Мы найдем выход.

— С какой целью?

— Чтобы избавиться от кошмаров детства.

Он равнодушно точил ножницы о камень. Монотонный звук сводил Хелен с ума.

— О, вы и так поможете мне избавиться от страхов, — подтвердил он. — По крайней мере, на какое-то время. — Он встал к ней спиной и начал сортировать инструменты в тазике. Неожиданно развернулся без предупреждения, зажал ее большой палец левой руки ножницами и надавил.

Хелен дернулась и приподнялась, насколько позволяли ремни.

— Нет!

Она видела его напряженное лицо. Скулы выступили вперед, пока он пытался соединить лезвия ножниц. Боль пронзила руку и ударила Хелен в голову. Потом ножницы лязгнули, и что-то упало на пол.

Боль была невыносимой.

— Я же хочу вам помочь! — рыдала она.

— Именно это вы и делаете, — ласково ответил он. Потом изменил свой тон. — Я или стану сильнее, или погибну.

Хелен откинулась назад на скамью. Зажмурилась и стиснула зубы. Говорить с ним было бесполезно.

Ты должна продержаться!

Инстинктивно она сжала левую руку в кулак, чтобы уменьшить кровотечение. Нелепая попытка, но это единственное, что она могла сделать. Хелен почувствовала, что большого пальца нет.

Большие пальцы твоя самая маленькая проблема! Он тебя сначала изувечит, а потом убьет! Тебе нужно продержаться! Нужно выиграть время!

Хелен старалась дышать спокойно. Но это оказалось не так-то просто. Все ее тело было напряжено.

— Крик-крак! Вдруг отворилась дверь, портной влетел, как лютый зверь.

Карл зажал ножницами большой палец ее правой руки. Хелен даже не вздрогнула. Сейчас он отрежет ей второй палец. Ее глаза оставались закрытыми, она дышала глубоко и ровно.

Держись!

Карл немного свел лезвия, словно хотел проверить ее реакцию. Наклонил голову ниже, так что Хелен ощущала его дыхание на своей щеке.

— К Конраду подбежал — и чик! — Ему отрезал пальцы вмиг! — шептал Карл. — Кричит Конрад: «Ай, ай, ай!» В другой раз слушаться ты знай. Стоит наш Конрад весь в слезах, больших нет пальцев на руках.

Но Хелен не кричала. За все это она должна благодарить Франка! Ее чистенькому муженьку обязательно нужно было спать с другой. С повернутой на карьере сумасшедшей, которая проводила интенсивную терапию с парнем, подвергшимся насилию, и пробудила его любопытство тем, что ездила к Хелен в очках и парике. И тем самым привела Карла прямо к ее дому.

— Чик! — повторил Карл.

Хелен никак не отреагировала.

— У нас есть время. — Он отложил ножницы.

Она слышала, как он пододвинул стул и сел рядом. Точа лезвия о камень, Карл говорил тихим голосом, который прерывали только раскаты грома.

— Мои родители познакомились в больнице. Отец был церковным органистом и был приглашен сыграть в венском соборе Святого Стефана.

Заткнись! Меня это не интересует! Но Хелен не произнесла ни слова. Пока Карл говорит, он не причинит ей боли. Найдите же наконец этот чердак! Ее мысли отвлеклись. Карл продолжал рассказывать. Его голос звучал где-то далеко.

— Вы меня слушаете? — толкнул он ее.

Рефлективно она открыла на один миг глаза, но тут же снова закрыла, чтобы не видеть его лица.

— В венском соборе в конце мессы со стены отвалилась статуя Марии, упала на орган и сломала моему отцу руку. Сложный перелом локтевой и лучевой костей. Моя молоденькая мать как раз училась на медсестру. Она ухаживала за ним, и так они стали парой. Отец не вернулся в ГДР. Они жили в Вене. Сначала родилась эта дрянь, через пять лет я.

Лязгающие звуки сводили Хелен с ума.

— Не сломай статуя Марии отцу руку, все пошло бы по-другому. Меня бы здесь не было — и вас тоже. Разве не ирония? Святая Дева Мария сама вмешалась и определила ход событий. Но зачем? Чтобы мучить меня всю жизнь?

Он неистово шлифовал лезвия ножниц, пока они не заблестели.

— Может, все это был ее план? Она была девой — и, конечно, не одобряла измену. Доктор Харман раскрыла мне глаза. Если бы моя мать не изменяла отцу, мы были бы гармоничной семьей. Но она обманывала его, как делают все женщины. Измены сводят меня с ума! Я просто поступал с женщинами так, как отец поступал со мной из-за моей матери.

— Но вы не можете наказывать всех женщин!

— Только определенных…

Она услышала, как он переложил камень в другую руку и продолжил точить.

Шырц… шырц…

Его взгляд стал отсутствующим.

— У нашей соседки в Кельне был роман с начальником. Женатым адвокатом. Моя мать слышала, когда он приходил в гости. Она даже знала его жену, но ничего ей не рассказала, даже словом не обмолвилась. Наверняка я сделал его жене одолжение, когда питбультерьер перегрыз этой шлюхе глотку.

Шырц… шырц…

— Моя школьная учительница в Лейпциге спала с учителем физкультуры. Пока мы бегали по кругу, они исчезали в раздевалке.

Шырц… шырц…

— А любимая тетя Лора… я как раз учился на автомеханика… в присутствии отца била меня деревянной поварешкой по затылку, если я не молился во время еды. Вы считаете это нормальным? При этом сама два раза делала аборт, чтобы не рожать без мужа.

Шырц… шырц…

— У моей воспитательницы детского сада наверняка тоже была любовная интрижка. Определенно. Она постоянно носила короткие юбки, сильно красила губы красной помадой и всегда так закидывала ногу на ногу…

Шырц… шырц…

— Ах да, и Мюнхен. — Он тихо засмеялся. — Было сложно отыскать мою учительницу начальных классов из Кельна. Маленькая, изящная женщина, но у нее тоже была связь… иногда я думаю, что весь мир сошел с ума.

Хотя обрубок на месте большого пальца горел как сумасшедший, рана беспрерывно пульсировала, и кровь текла по запястью, Хелен прислушалась. Она пыталась ничем себя не выдать. Сабина Немез из Мюнхена — он говорил о ее матери. Шырц… шырц…

— А потом из-за этого еще и школа сгорела, как