– Эфесское? Пожалуй, что и нет, господин. Попробуйте кипрское, оно ничуть не… Боже!

Георгиос выронил из руки сковороду.

Сняв шляпу, Раничев галантно раскланялся:

– Так, значит, говоришь, кипрское ничуть не хуже?

– Иоанн! Иоанне… Клянусь… Ты ли это? Говорили, что ты сгинул вместе с мамлюкским чиновником.

Друзья обнялись.

– А я, честно говоря, думал, что ты давно разорился, – покачал головой Иван. – Ан, нет! Значит, и в самом деле, тут шахматистов хватает.

– Э, не в шахматах дело, Иван, – досадливо махнул рукой парень. – Видишь ли, основные мои клиенты – магометане.

– Чего ж тут удивительного? Их ведь много в городе, куда больше, чем христиан или иудеев.

– Да, но ко мне ходят особенные. – Георгиос понизил голос. – Видишь ли, Коран запрещает им пить сок виноградной лозы, а в городе…

– …в городе мало приличных заведений, а в чайханах вино не подают, – смеясь, закончил Раничев. – А ты, значит, вместе с шахматной доской приносишь им втихаря шербет, разбавленный вином… Ну особым клиентам, конечно. Ах, блин, шахматисты хреновы, мать их за ногу… То-то я смотрю, Карзум-ичижи к тебе каждую среду шляется. А чего только по средам?

– По средам еще остается крепкое кипрское, – скромно потупил очи Георгиос. – Я специально для него и придерживаю…

– А почти каждое воскресенье…

– Правильно – езжу на побережье, договорился с киприотами, те относят пару амфор на попутный кораблик… особенно на тот, что идет в Кафу…

– И ни один корабль не уходит без донесения? – шепотом дополнил Иван. – Ты молодец, Георгий.

– Я просто ненавижу турок.

– И все же… Как тебе удалось?

– Пей вино, Иоанн. Поговорим ночью – ты видишь, у меня теперь есть помещение для жилья! – Юноша кивнул на пристроенную в углу двора хижину. – Там хорошо, прохладно. Только вот мало места.

Ближе к ночи, когда золотистая луна высветила древние стены, а над башнями зажглись звезды, Георгиос подмел в опустевшей таверне пол и, прихватив с собой кувшинчик кипрского вина и миску оливок, вошел в свою хижину, разбудив задремавшего Ивана.

– Ну, рассказывай наконец! – отхлебнув прямо из кувшина, улыбнулся Раничев. – Чего тут без меня было?

Пожав плечами, юноша взял из миски оливку спелую, черную и сочную, размером с куриное яйцо, и задумчиво посмотрел в стену…

Сказать по правде, сразу после исчезновения Ивана дела в таверне «Четыре слона» пошли так себе – ни шатко ни валко. Хорошо хоть самого Раничева людская молва записала в жертвы пиратов, а Георгиос еще и подтвердил – дескать, так и есть, отправился к морю вместе с присланным из Каира чиновником, господином Шарафом, там и пропали оба. Чудом оставшийся в живых охранник Шарафа эту версию подтвердил. Георгиос погоревал, конечно, да, засучив рукава, принялся обустраивать таверну – жить-то надо, да и не только жить, а как можно больше вредить туркам. Все информацию он собирал по крупицам, от купцов, паломников, нищих, потом завязал торговые связи с Кипром, несколько идущих в Кафу суденышек заворачивали к Оронту, реке, на которой и располагалась Антиохия. Получив с Кипра очередную амфору вина, Георгиос обычно просил передать по известному адресу в Кафе горшочек меда или запечатанный кувшинчик с оливками – так и передавал известия и пока еще не попался. Да и эта его идея с кипрским вином начала вдруг приносить коммерческую выгоду – в таверну потянулись любители выпить. Так что денег хватало…

– Но вообще это ненадолго, – покачал головой юноша. – О моих операциях с Кипром уже прослышали и хромой Мустафа и дядюшка Мисаил – а у них денег куда больше нашего, могут и целую фелюку нанять. Так что в скором времени жду разорения…

– Угу… – Раничев почмокал губами и задумался.

Думал он не столько о коммерческих и шпионских делах, сколько вот об этом парне, Георгиосе, сыне сербского воина, павшего на Косовом поле под турецкими саблями. Да, юноша ненавидит турок и готов помогать их врагам, как сейчас помогает Тимуру. А ведь Тамерлан обязательно нанесет удар первым, такое уж у него правило! Вот сейчас расправится с Индией, если уже не расправился, а дальше наступит черед других – Азербайджан, Багдад, Малая Азия. Разорение, пустыня и горечь. И еще – башни из человеческих черепов. Правда, Иван так ни одну из них и не видел, но вдруг? Надо это Георгиосу? А ведь это он, Раничев, втянул в это дело парня… Втянул, втянул, Иван Петрович, еще и радовался – вон какой помощник смышленый! Теперь вытягивай обратно, если не хочешь, чтобы мальчишка лишился другого уха, да что там уха – головы! Какой сейчас год на дворе – тысяча триста девяносто девятый. Уже через год, да, примерно через год-полтора железные гулямы Тимура пройдут по этой цветущей земле огнем и мечом. И напрасно будут умолять о пощаде жители Багдада, Халеба и многих других городов. Пощады не будет. Дойдет Тимур до Антиохии? А черт его знает, сейчас и не вспомнить. Турок точно разгромит, а дальше… Да ведь этот чертов Георгиос может на любой мелочи попасться, достаточно только если начальником городской стражи вместо зажравшегося сибарита и пьяницы Карзума-ичижи будет назначен более умный и знающий человек, который вычислит шпиона за пару недель, как это сделал покойный старик Шараф. Надо бы парню убираться отсюда куда подальше, хоть на тот же Кипр… А что, идея. Ну до зимы еще можно и здесь, а уж потом…

– Кипр? – переспросил Георгиос. – Что ж, Кипр так Кипр… Придется продать таверну.

– Ну это уж ты сам решай, без меня – кому продать, когда, за сколько… Думаю, вырученных денег тебе вполне хватит, чтобы завести в Фамагусте какое-нибудь дело.

Юноша кивнул:

– Думаю, что да. А ты? – Он посмотрел прямо в глаза Ивана. – А ты как же?

– А я вернусь на свою родину, Жора, – тихо сказал Раничев. – Туда, где ждет меня любимая женщина.

– Жаль… Жаль, что ты уедешь, Иван. – Георгиос вздохнул, в уголках глаз его внезапно выступили слезы. – Хотя, с другой стороны, я счастлив за тебя и знаешь, немного завидую… У тебя все ж таки есть родина. И семья.

– Ну семья и у тебя когда-нибудь будет. – Иван ласково потрепал парня по волосам. – Ну, гаси светильник и давай спать.

– Давай. – Согласно кивнув, Георгиос задул фитиль и, вдруг повысив голос, предупредил: – Там, в таверне, в углу, сидел один человек в синем плаще.

– А, горбоносый, с усами… Кажется, я его и раньше уже где-то видел.

– Конечно, видел. Это Келимбе Дивай. Он служит помощником начальника стражи и, говорят, метит на его место.

– А нам до него что за дело… Хотя… Ты думаешь, он узнал меня?

Георгиос кивнул:

– Думаю, что да. Слишком уж пристально он на тебя смотрел. И человек он неглупый.

– Это плохо, что неглупый, – задумчиво протянул Раничев.

На следующий день, с утра, Иван отправился на рынок – нужно было искать попутный караван. Наступившее утро было таким нежным солнечным и чистым, небо таким прозрачно голубым, солнце – ярким, а облака – ослепительно белыми, что хотелось вырезать всю эту картинку и, вставив в резную рамку, повесить на стену. На улицах гомонили торговцы, воины и крестьяне, приехавшие продать свой нехитрый товарец – зерно и оливки. Вездесущие мальчишки, перекрикиваясь, шныряли в толпе, повсюду слышались звоны колокольчиков водоносов.