и тех, кто идут с востока, посылает в подмогу своим святым Господь (LE, 56)[184]. Существуют разные способы одоления зова похоти. Некоторые, так сказать, «натуральные»: нельзя пребывать в праздности, нужно трудиться, перемежать разные занятия. Можно обуздывать плоть, как того в конце концов достигла одна благородная матрона. Дух прелюбодеяния завладел ею до такой степени, что она не могла ни сидеть, ни стоять и ощущала в бедрах как бы жжение: не в силах вынести «огня любви», она предложила возлечь с ней привратнику своего замка, но он пристыдил ее, напомнив о Боге и чести. Тогда она побежала к реке и до тех пор сидела в ледяной воде, пока не утих пожиравший ее огонь (DM IV: 102).

Но имеются и более радикальные способы подавления эротических влечений. Капеллан французского рыцаря настаивал на том, чтобы некую развратницу удалили из семьи, а она обвинила его в том, что он якобы мстит ей за отказ уступить его домогательствам. Рыцарь, однако, не поверил ее обвинениям, и тогда она пригрозила священнику: если он ей не уступит, она подвергнет себя самосожжению. Священник велел своему ученику приготовить для них ложе из соломы и пригласил ее возлечь вместе с ним. Солому подожгли, и тут блудница убедилась в том, что он — святой человек, ибо пламя не затронуло и волоса на нем, и покаялась (DM, X: 34). Другой монах, оказавшись в аналогичной ситуации (молодая монахиня воспылала к нему страстью и грозилась покончить с собой, если он не утолит ее желания), поступил иначе. Он сделал вид, что согласен переспать с ней, но просил ее прежде увидеть его тело и снял с себя одежду: под жесткой колючей рубахой тело его гноилось от ран. Монахиня на коленях просила у него прощенья (DM, IV: 103).

Но поскольку похоть — от дьявола, то лучшим средством против нее служит обращение к сакральным силам. Монах по имени Бернар носил на поясе сосуд с мощами мучеников Иоанна и Павла, и, когда его плоть возмущалась, святые начинали стучать ему в бок, призывая к успокоению (DM, VIII: 67). Надежной защитой от внушаемых Сатаной влечений плоти является Божья Матерь. При этом она действует по-разному, чередуя ласку со строгостью, в зависимости от характера человека, мучимого любострастием.

Юный рыцарь, живший в доме своего господина, рассказывает Цезарий Гейстербахский, впал в соблазн из-за его жены, но был ею отвергнут. Он обратился к отшельнику, и тот дал ему совет: на протяжении года ежедневно посещать Матерь Божью в церкви святой Марии и по сто раз в день ее приветствовать. По истечении установленного срока он поехал в церковь, а выйдя из нее, увидел красивейшую женщину, которая держала под уздцы его коня. «Нравится тебе моя внешность? — спросила она. — Хотел бы ты иметь меня своей женой?» — «Королю подобает такая красавица, и блаженным сочтут супруга твоего». — «Я — твоя жена. Подойди, поцелуй меня». Он повиновался. «Теперь состоялась наша помолвка», — сказала она, и тут понял рыцарь, что это — Богоматерь. С того часа полностью излечился он от соблазна и поведал о случившемся отшельнику. Тот сказал, что хочет присутствовать на его свадьбе, и велел ему распорядиться своим имуществом. В назначенный день рыцарь скончался и вошел в царство небесное (DM, VII: 32)[185].

Следующий за этим «пример» несколько иного рода. Монашка, которую соблазнял клирик, готова была уступить ему, но не смогла покинуть часовню, встретив на пороге Христа с распростертыми на кресте руками. Она поняла божью волю и, пав пред статуей Богоматери, покаялась ей. Однако Дева отвратила от нее лицо и дала ей пощечину. Удар был столь сильный, что монахиня до заутрени пролежала на полу, не в силах подняться. Но от соблазна она избавилась. «Тяжкая болезнь требует сильного лекарства» (DM, VII: 33). Помогла Дева и другой женщине. Та изменяла своему мужу с неким рыцарем, но затем, по божьему внушению, раскаялась и рассталась с ним. Любовник, однако, был настойчив, и она, страшась падения, обратилась с мольбой к Богоматери, и тут же в рыцаре пропала вся мужская сила (DM, VII: 27). Монах, страдавший от вожделения, воззвал к Деве. Во сне он увидел ее и почувствовал, как она таскала его за волосы и содрала с него кожу. Пробудившись, он обнаружил, что кожа на нем новая, и более плоть его не тревожила (ЕВ, 127). Более милосердно отнеслась святая Дева к развратному клирику, которого она лишь отругала, явившись ему в ночном видении. Тот попросил у нее письмо от Ее Сына, и когда он пробудился, в руке его оказалось послание, содержавшее следующий стих: «Cessa, condono; pugna, iuvo; vince, corono» («Прекрати, и прощу; борись, и помогу; победи, и награжу») (Hervieux, 368).

Помощь против предосудительной любви оказывают и святые. Рыцарь, сожительствовавший, по дьявольскому наущению, с родственницей и чрезвычайно к ней привязанный, ни за что не хотел с ней расстаться, даже под угрозой вечного проклятья. Когда этот рыцарь смертельно заболел, Бернар Клервоский спросил его, сокрушается ли он в душе. Да, отвечал грешник. Тогда святой разрешил причастить его, и с того часа «его любовь превратилась в ненависть, и был он спасен» (DM, 11:16).

Проповедники (обратим внимание, что они — современники куртуазных поэтов) не могут или не хотят проводить разграничения между любовью и похотью. В их глазах они едва ли не идентичны. О любовных переживаниях и страданиях они неизменно говорят как о плотских желаниях. Любовь не рассматривается как нормальное человеческое чувство. Половое влечение только унижает человека и ставит его душу под угрозу. Ничего облагораживающего в нем нет. Все это — плод дьявольского внушения. Сатана одолевал некую монахиню, внушая ей плотские желания. В ответ на ее молитвы явился ангел и велел ей читать псалмы. Она освободилась от духа прелюбодеяния, но тут же ею завладел дух богохульства. Женщина усомнилась в Боге и христианской вере. Вновь воззвала она к ангелу, и он сказал: «Ты надеешься прожить без искушений? Нужно из них выбрать, какое предпочтешь». Она выбрала первое — пусть искушение будет нечистым, но человечным; второе же искушение — дьявольское. Тогда ангел приказал ей опять читать псалом, и, освободившись от духа богохульства, монахиня снова ощутила stimulum carnis (то есть влечение плоти, DM, VIII: 42). Следовательно, дело не в том, чтобы вовсе избавиться от искушений, — это невозможно для живого человека, и для замкнувшегося в монастыре, может быть, еще труднее, чем для мирянина, — а в том, чтобы найти в себе силы их обуздывать