Найдя в партере шестой ряд, они пробрались на свои пятнадцатое и шестнадцатое места. Соседями у них была семья Шумиловых в полном составе. Уфимцев обменялся с Алексеем и Валерием Ивановичем рукопожатиями и парой незначительных фраз. При этом Шумилов-старший, указав глазами на Еву, одобрительно кивнул ему, давая понять, что у Уфимцева отличный вкус.

Зал был уже заполнен и, волнуясь, гудел, ожидая начала представления. Никаких программок, в которых можно было бы узнать о содержании концерта, не продавали. Поэтому ход единственного в мире, как было написано на афише, грандиозного и неповторимого шоу представлял собой одну сплошную тайну. Сцену закрывал черный, как сажа, занавес, и больше никаких атрибутов, которые бы напоминали о скором начале сверхъестественного действа, нигде не было.

Где-то сзади ироничный мужской голос предположил, что, кроме этого удивительно черного занавеса, больше никто ничего и не увидит. Есть черный квадрат Малевича, а это новинка — черный занавес, правда, пока неизвестного автора. Всего скорее, что собравшиеся здесь зрители посидят пару часиков, поглазеют на него и разойдутся затем по домам. А потом начнут обсуждать в газетах и на телевидении, а что же это было? Но в это самое время неожиданно вспыхнули какие-то огоньки, и все увидели на сцене вместо непроглядной черноты часть удивительно правдоподобного звездного неба. А в самом центре его — очень большую круглолицую луну. Из конца в конец по залу побежал гулкий ропот. В это время луна превратилась в часы. На фоне лунного диска появилось круглое голубоватое табло вместе с одной-единственной секундной стрелкой, которая начала отсчет последним двум минутам времени до начала концерта. Стрелка скачками бежала по кругу, очищая луну от нанесенных на нее в два ряда черных делений, обозначавших секунды. Зал тут же зашевелился. Защелкали фотоаппараты. Люди стали сверять время на своих часах.

И вот уже секундная стрелка начала неумолимо приближаться к своему неизбежному финишу. Последние десять делений были пройдены со звуковым сопровождением в виде нарастающих по звуку ударов. Завершив последний скачок, часовая стрелка, ярко вспыхнув, мгновенно пропала, а зрители услышали красивую звонкую мелодию и следом за ней восемь гулких и протяжных перезвонов часового механизма. С последним перезвоном луна и звезды тут же исчезли. Слева возникло бледное желтое пятно, и все увидели, как в лучах этого света по сцене, тяжело переваливаясь, на костылях продвигается какой-то старик с лысой головой и большущим носом на бледном морщинистом лице. Было и невооруженным глазом заметно, что одна нога у старика намного короче другой, что каждое движение требует от него неимоверных физических усилий, отчего лицо ходока искажалось заметной болезненной гримасой. Старик был одет в какой-то старенький поношенный и сильно помятый костюм.

В зале повисла гробовая тишина, которую нарушали лишь вспышки многочисленных фотокамер и стук передвигаемых костылей. Шокированная подобным началом публика замерла в тревожном ожидании.

А инвалид наконец-то добрался до середины сцены, с облегчением вздохнул, окинул зал продолжительным взглядом и, по-детски улыбнувшись, начал старческим и скрипучим голоском говорить:

— Добрый вечер, дамы и господа! Добрый вечер, симпатичнейшая публика, по счастливой случайности оказавшаяся сегодня здесь, в этом современном уютном зале! Вас приветствую я — Ордалион Черторижский, ведущий этого грандиозного и единственного в мире шоу, что является чистейшей и, я бы даже сказал, неоспоримой правдой.

В зале возникли жиденькие аплодисменты, а кто-то сидевший сзади Уфимцева сквозь зубы иронично процедил: «Однако ничего себе, очень обнадеживающее начало…».

А инвалид, назвавшийся Ордалионом Черторижским, продолжал обращаться к обескураженным зрителям.

— Спасибо за пока еще не очень дружную вашу поддержку, но смею быть уверенным, что по ходу концерта она, безусловно, изменится. — И он опять выдавил ядовитую улыбочку на обескровленном старом лице. — Смею также заметить, что у уважаемой публики, присутствующей сегодня здесь, как и у многих других горожан, к сожалению, не попавших в этот зрительный зал по разным причинам, заранее возникло безмерное множество самых сомнительных и тягостных мыслей, которые, как злые осы или как самые надоедливые комары, не давали и не дают им покоя до сих пор. А руководство города на случай провала концерта даже разработало план экстренных действий из целых, — он поочередно загнул все пальцы на обеих руках, а затем еще добавил один палец, — одиннадцати пунктов, — сказал он отчетливо и громко. Затем сделал паузу и пробежался по умершему залу взглядом. — Но должен ответственно подчеркнуть — и совершенно напрасно! Очень многие из вас сделали предположение, что концерт не может состояться, так как это технически невозможно. — Ведущий прервал свою речь, замер на несколько секунд, а потом, обращаясь к залу, спросил: — Граждане, скажите, я правильно выразил суть ваших сомнений?

По рядам покатился нестройный легкий гул, но лишь только Черторижский открыл рот для того, чтобы продолжить речь, как всякое волнение в зале снова умерло. Люди с небывалым напряжением приготовились ловить слова ведущего, а он между тем продолжал:

— И вы подумали совершенно правильно, так как в обычных условиях это сделать категорически, — проговорил он более громко, — невозможно. И здравый смысл это готов подтвердить. Как же, скажите на милость, можно заставить петь давно умерших певцов? — Ордалион замер, всматриваясь в зал, но тут же хитро и широко улыбнулся. — И, кажется, что ответ ясен и очевиден. Но… у каждой приличной организации, если она, конечно же, настоящая, а не сборище отпетых мошенников, имеются свои… так скажем, тайные новейшие технологии. Свои, только ей понятные ноу-хау, которые и выделяют ее, эту самую организацию, из целого ряда подобных ей. Индивидуальность — это стихия неповторимости, господа! Вот и наша ассоциация владеет совершенно уникальными, я бы даже точнее сказал: единственными в мире технологиями, в чем и вам, уважаемая публика, в скором времени доведется убедиться. — Ведущий на некоторое время замер, словно кого-то отыскивал в зале взглядом, а найдя, удовлетворенно улыбнулся и продолжил общение с публикой:

— Вот, к примеру, абсолютное большинство из присутствующих здесь в явном недоумении по поводу внешнего вида ведущего этого концерта, то есть меня. И опять же совершенно правильно. Подобные инвалиды, да еще с таким невыразительным, можно даже сказать, неприятным голоском, не ведут такие блестящие мероприятия. И согласитесь, что это нонсенс! Это голая правда! — Он опять сделал паузу и торжествующе окинул взглядом битком набитый публикой зал. — А некоторые из присутствующих в зале, ну, к примеру, гражданин Похабов, находящийся в двенадцатом ряду на тринадцатом месте, после первых же моих фраз в знак протеста даже мысленно послали меня к черту? Так ведь, Иван Феофанович? Я ничего не путаю?

По рядам покатился ехидный смешок, а многие зрители начали поворачивать головы в ту самую сторону, где был указанный ряд и названное место. А ведущий, ничуть не расстроившись, продолжал увлеченно говорить:

— И я должен подтвердить, что вы тоже совершенно правы. Я бы даже сказал, что тысячу раз правы. Эти мысли для меня как подарки! И вам предстоит узнать чуть позднее, почему именно. Это замечательно! Спасибо вам, гражданин, за такую приятную фразу. — На лицах присутствующих расцвели более смелые улыбки, а по залу покатился недоуменный гул. — А теперь пришло время пошире раскрыть ваши жадные до всяких новшеств и сенсаций глаза и сосредоточить все внимание на мне. Впрочем, чувствую, что совершенно излишне вас к этому призывать. Все так на самом деле и обстоит. Но все же, почтенная публика, прошу вашего самого наисерьезнейшего внимания, — проскрипел ведущий. И тут же заиграла некая таинственная музыка, и мелкой дробью рассыпались многочисленные барабаны. Он продолжительным взглядом окинул зал, затем резко отбросил в стороны костыли и ловко повернулся на одной ноге вокруг своей оси. И на глазах у застывших зрителей вместо дремучего инвалида на сцене оказался мужчина лет тридцати-тридцати пяти, с черными усиками, орлиным носом и длинными чуть вьющимися волосами, спадавшими ему на плечи. Отличный черный костюм в искорку, белоснежная рубашка и галстук-бабочка органично дополняли новый облик таинственного и даже очень симпатичного ведущего.