У Кэйт замерло сердце. «Я ведь знала это», — подумала она. Она посмотрела в окно на Темзу и на поля за рекой и чуть не расплакалась. Ханна крепко сжала ее руку. Мистер Скокк и Питер потупили глаза.

Монферон улыбнулся, глаза его блеснули.

— Однако, — продолжил он, — вчерашним вечером я заметил маленькую панель на задней части устройства, которой пренебрег при обследовании, поскольку был сосредоточен на внутреннем устройстве машины. Я вскрыл панель фруктовым ножом и обнаружил там тонкую стеклянную трубочку, заполненную ртутью. К одному концу трубочки был подсоединен провод, и я ясно увидел, что провод должен быть присоединен и к другому концу трубки — но он оторвался и повис. И я подумал, что если в трубке установится определенный уровень ртути, когда оба провода будут соединены с трубкой, то по ним побежит электрический ток. Я проконсультировался с сэром Джозефом, и он согласился со мной. Я подсоединил провод и… возможно, теперь у нас все готово к демонстрации. Сэр Джозеф, поможете мне наклонить машину для установки правильного уровня?

— С радостью, сэр.

— Мисс Дайер, мистер Скокк, — сказал Монферон. — Правда ли, что антигравитационная машина будет функционировать, только если установлен правильный уровень?

— Да! — воскликнули оба в один голос.

— У нее внутри есть выравнивающее устройство, — сказала Кэйт. — Она не начнет работать, пока уровень не будет установлен правильно.

— Как я и думал, — засмеялся Монферон.

Оба ученых джентльмена долго ворочали машину, пока не установили ее надлежащим образом.

Внезапно раздался сильный шум, похожий на шум включившегося холодильника.

— О господи! — охнула Кэйт. — Просто не верится! Вы это сделали! Вы на самом деле это сделали!

— Браво, Монферон! Браво! — крикнул Питер.

Мистер Скокк хлопнул себя по лбу.

— И все из-за оборванного проводка!

Было решено, что они отбудут на рассвете следующего дня. Монферон вернулся на Голден-Сквер. Когда его жена услышала, что он намерен снова покинуть ее, отправившись в экспедицию с научными целями, детали которой не может обсуждать, она была так рассержена, что даже не сказала ему «прощай». Он крикнул — сквозь запертую дверь будуара, — что он ученый, и сейчас возникла возможность, которая никогда больше не повторится. Маркиза заявила, что она предпочла бы иметь мужа, у которого несколько любовниц, чем такого, который преклоняется перед алтарем науки, — поскольку она никогда не сможет отвлечь его от такой неотразимой соперницы. Луи-Филипп, уже совсем выздоровевший, пытался понять подобную тягу отца к знаниям. И тем не менее его расстроило то, что отец снова покидает семью, только вернувшись оттуда, откуда он мог и вовсе не вернуться. Он поцеловал отца на прощание, но выражение боли в его лице не ускользнуло от внимания маркиза де Монферона.

Лакеи снесли антигравитационную машину по лестнице и поставили ее в той части сада, которую мистер Скокк, частый посетитель этих садов в двадцать первом веке, посчитал самой спокойной.

Кэйт, Ханна и маркиз де Монферон отошли в сторону и издалека следили за отцом и сыном, поскольку понимали, что это их последний разговор. Только что, опираясь на руку сэра Джозефа, ушла королева Щарлота, которая, как и пообещала, не оглядывалась назад после того, как пожелала всем доброго пути.

— Мой дорогой мистер Скокк, — сказала, прощаясь, королева, — я могу только представлять себе, каково вашему сердцу в этот трудный день, и все же как мать не могу не сказать: вам удивительно повезло, поскольку вы знаете, что ваш сын стал человеком, которым вы можете гордиться. Надеюсь, вам послужит некоторым утешением то, что Питер нашел счастье в приемной семье. Я внимательно следила за вашим сыном с момента его прибытия в наш век и обещаю, что так будет и впредь. Храни Господь вас, мистер Скокк, и вашу семью. Может быть, вы скоро воссоединитесь с вашим сыном-мальчиком и будете нежно лелеять его и заботиться о нем.

Кэйт и Ханна тоже попрощались с королевой, а теперь стояли, обняв друг друга, и смотрели на двух мужчин вдалеке. Слишком трудно было все это перенести, и обе они вели героическую борьбу со слезами. Кэйт готовила речь для прощания с Питером, но смогла лишь подбежать к нему и крепко обнять.

Питер поцеловал ее в макушку.

— Ты необыкновенный человек. Я думал так, когда был мальчиком, и понимаю это и сейчас.

— Значит, ты тогда так думал!

— Да. Оказавшись здесь в одиночестве, сначала я часто плакал перед сном, потому что хотел, чтобы ты была рядом. — Питер засунул руку в карман и вытащил оттуда тоненький пакет. — Это книга Гидеона. Отдай ее мальчику Питеру. Он прочитает о той жизни, которой могла бы быть его жизнью…

— А если мы его не отыщем?

— В таком случае, надеюсь, ты найдешь в этом нечто интересное… мне нравились рассказы Гидеона. Он усаживал меня под дубом в Хоторн-Коттедже, и, слушая эти рассказы, я переносился в места, которых никогда не видел, да и не хотел бы увидеть. А по прошествии времени, как ты поймешь, и я стал частью этих рассказов.

Кэйт взяла драгоценный пакет.

— Ты спрашивала, хотел бы я дать Питеру какой-то совет — я написал об этом в письме, которое вложено между страниц книги. Храни тебя Господь, Кэйт. Желаю тебе счастья.

У Кэйт сжало горло, и она не смогла сказать ни слова. Только кивнула. Она смотрела Питеру вслед, но он вдруг повернулся и сказал:

— Знаешь, внутри — я все тот же. Но ты это поймешь. Возможно, в другой жизни я найду тебя.

Кэйт вместе с книгой сжимала в руке миниатюрную рамку с изображением черного силуэта Питера в профиль на белом фоне, этот силуэт вырезала сама королева Шарлота.

Тем временем маркиз де Монферон молчаливо, заложив руки за спину, наблюдал за бледным небом, по которому протянулись розовые полоски. Внутренне он весь горел от возбуждения, поскольку понимал, что это будет самое волнующее путешествие в его жизни.

Питер и его отец стояли и смотрели на антигравитационную машину — предмет, который так не соответствовал этому прекрасному саду.

— И тебя не пугает то, что случится с тобой, если мы найдем тебя — мальчика? — спросил мистер Скокк.

— Немножко. Я спросил Монферона, каково его мнение, раз уж теперь его судьба связана с моей. Он считает, что во Вселенной ничего не пропадает. Живое наверняка не может стать неживым. Маркиз сказал, что он не такой профессионал, который может понять, как природа придумает поступать с последствиями путешествия во времени, но уверен, что она что-то изобретет…

— Надеюсь, он прав…

— Когда силы разума оказывается недостаточно, слепая вера — вот наша единственная надежда. Если я перестану существовать, то по крайней мере не буду знать об этом!

Питер засмеялся. Но отцу его было не до смеха. Питер обнял отца.