— Ну что ж, сделаем! — привычно ответил Дубравин. — Не без проблем. Но сделаем.

Договорились созвониться через пару дней.

Вечером, вернувшись домой, Дубравин рассказал о разговоре Людке:

— Слушай, Люд! Видно, дела у нашего Андрюхи совсем нехорошие. Хочет он найти какой-то дацан где-то в Забайкалье. А там какого-то ученого ламу. Ты знаешь, я по этой части не силен. Может, ты по своей линии займешься? — И добавил дрогнувшими губами: — Как бы чего не случилось…

— Андрюшка! — Людка, конечно, тоже не забыла своих друзей детства. — Конечно, я все сделаю!

Благодаря Интернету мир стал маленьким, как их деревня. Связаться, пообщаться с человеком даже на другом континенте — пустячок.

Как говорилось в советское время: «Через завсклад, директор магазин, товаровед, продавец с заднего крыльца», а точнее, через Петербург она вышла на Улан-Удэ, где жила знакомая Марии Бархатовой. И оказалось, что речь идет о том знаменитом ученом ламе, который наставлял ее «в безмолвии разума».

Но так как Дершиев находился в дацане, где Интернета нет, то пришлось вести переговоры с женщиной, стоящей в его близком окружении, некоей Майей.

Прошла еще неделя-другая. И из столицы Бурятии поступил сигнал, что лама Дершиев, известный своими целительскими способностями, может принять больного.

* * *

Они ждали его на выходе из аэропорта. И когда Дубравин увидел идущего за тележкой худенького старичка, рядом с которым шла дородная женщина в шляпке, не удержался, воскликнул в изумлении:

— Андрюха! Ты что же такой старый?

Потом понял свою бестактность. Осекся. Обнял друга.

После всех ахов и охов все сели на рейс, летящий в Забайкалье. Пошли разговоры, разговоры. Слово к слову тянется. Андрей, исхудавший, но бодрый, еще не сломленный болезнью, не замкнувшийся в скорлупе переживаний, повторял то и дело:

— Я жизнь люблю! Я хочу ею наслаждаться!

Все только за.

Немного успокоились. Пошли расспросы. О друзьях-товарищах:

— А что Казаков Толька? Он-то как?

Дубравин добросовестно отвечал:

— Он теперь у нас отец Анатолий. Воевал на Кавказе. Потом жил в Казахстане. Теперь уже много лет в монастыре. Сначала был послушником. А кем сейчас является, я даже и не знаю. В последний раз мы с ним разговаривали с год назад. По телефону. Но я постеснялся выспрашивать, что да как. А он не слишком старался распространяться о своей монастырской жизни. Так, поговорили.

— Какой-то он задумчивый стал, — заметила сидящая рядом Крылова. — Раньше он от монастырской жизни был прямо в восторге. А теперь не очень.

— Ну а как наш герр Турекулов? Он уж точно, наверное, своей жизнью доволен? — вспомнил Андрей Амантая. — Большой босс…

— Был, — ответил Шурка. — Был даже премьер-министром независимого Казахстана. Это высшая точка в его карьере. А там, как я слышал, столкнулся с аграрными лоббистами. Какой-то закон хотел провести о земле. Ну и каким-то планам встал на пути. Начались выступления. В общем, «папа» его передвинул с этой должности. И обитает он теперь послом Казахстана при Европейском сообществе. Можно сказать, отдыхает душой. Хотя какие наши годы, чтобы отдыхать?! Ему даже чуть меньше, чем мне…

— Да, вот так вот, — заметил Андрей, рукой ероша седой ежик чуть отросших после химии волос. — Скоро будет нам по половине века. Можно сказать, жизнь прожита, — грустно так добавляет он.

— Брось, Андрюха! — начал утешать друга Дубравин. — У нас все впереди. Подлечим тебя! И все будет хорошо!

— Да, там такие серьезные врачи тибетской медицины. Чудеса делают. Совсем безнадежных на ноги поднимают. — Людка хотела, видно, как-то поддержать дух Андрея. Но осеклась, поняв, что «в доме повешенного о веревке не говорят». И зря она ляпнула про безнадежных!

Но Франк, да и жена его Нэля на это никак не отреагировали. Видимо, они столько уже всего передумали за время его болезни, столько переговорили о врачах, о методах, столько всего послушали и перетерпели, что сейчас им «все по барабану». Это на первом этапе, видно, все слова были важны. А сейчас уже нет.

Дубравин, чтобы замять неловкость, продолжил рассказ:

— Ну да, вот так наш Амантайчик теперь стал дипломатом.

— Номенклатура! — заметил Андрей. — Из нее просто так не уходят. — И добавляет: — Все вернулось на круги своя. Управляющий слой своих не сдает ни при каких обстоятельствах. «Мы не сеем, не пашем, не строим! Мы гордимся общественным строем!» — такой вот девиз у него был в советское время.

Дубравин подхватил речевку:

— «Мы не сеем и не пашем, а валяем дурака. С колокольни палкой машем, разгоняем облака!»

— А еще была, — добавила Людмила, — «Не сеют, не пашут, а шляпами машут!»

И все рассмеялись, вспомнив детство золотое, незабвенное. И советские времена, когда они были молоды, полны надежд и планов, ждали светлого будущего всего человечества — коммунизма. И верили в свою звезду.

Нэля, жена Франка, старательно закрутила пипку наверху, из которой струя холодного воздуха попадала прямо на стриженый затылок Андрея.

— Тебе нельзя простужаться, — ответила она на недовольную гримасу, которую состроил Франк. И протянула ему плед. — Закрой грудь хотя бы!

Полет до Иркутска долгий. Час за часом крутилась стрелка на часах. Разговор, как извилистый ручей. Нэля приуснула. А Франк в порыве откровенности отчаянно шептал:

— Знаешь, как это страшно! Сдаешь анализы. Как обухом по голове. Нормальный человек, он думает о планах. Строит свою жизнь. О будущем. О делах. У тебя ничего этого нет. Все. Жизнь заканчивается. Теперь ты уже ни о чем не можешь думать, кроме этого. Жить осталось считаные дни! Всё. Конец! Как рассказать родным об этом?! И начинаешь отдаляться ото всех. Они живут какими-то для тебя смешными делами. Ненужными по сравнению со всем происшедшим. Все это кажется пустяком. Мелочью. А самое главное — ломается воля! Всё! Ты уже не хочешь бороться. Не можешь бороться. И тут самое главное, чтобы кто-то поддержал тебя. Помог. Меня Нэля начала тащить. Видно, что я ей нужен. А врачи… Простые люди даже не могут представить себе, что происходит, когда болезнь начинает выталкивать тебя из жизни. Ты сразу попадаешь в изгои. Ты ничто. И врачи тоже это понимают, что тебе конец. И доят тебя! Все равно тебе деньги уже не нужны… Это долгий и мучительный процесс осознания происшедшего. Дальше лечение. Терапия. Лекарства. От таблеток с ума можно сойти. И глаза вылезут наружу. Волосы начинают выпадать. Причесываешься в ванной, а они клоками лезут… Сон. Только уснул. Казалось бы, надолго. Через десять минут просыпаешься, как будто сна ни в одном глазу нету…

Помолчал.

— Забываешь события, которые были вот только что. Но наплывает из глубины памяти то, что казалось давным-давно забыто, заброшено. Детство. Детали. Мельчайшие детали видишь…