у советского капитана такие деньги? А вы знаете, кто хозяин этого кафе? Это же известный гитлеровский подводник-эсэсовец! Что делать, что делать!

— Так за что их, как вы говорите, арестовали?

— Они задолжали почти триста марок и у них нечем расплатиться.

Я прикинул, по декларации у капитана было около двухсот марок, почти столько же у стармеха. Хорошо погуляли, на такие деньги хватило бы выпить пива со шнапсом и колбаской "братвурст" всему экипажу.

— А кто вам об этом сообщил?

— Полицейский из кафе.

— Хорошо, я одеваюсь, деньги у вас есть?

В машине я задал вопрос, который меня волновал больше всего: — В консульство или в посольство звонили?

— Вы что, капитан? Ведь сегодня суббота, там же только дежурный!

Зиринг остановил машину, чуть ли не за квартал от кафе.

— Дальше, чиф, я не поеду, вот деньги, вы идите, я буду ждать вас здесь.

Зазывала схватил меня за рукав, как только я поравнялся с дверью. Видя, что нет возражений, он широко распахнул ее, и передал меня в руки пышногрудой блондинке, которая потащила в зал.

— Обождите, я хочу говорить с хозяином.

— Вы из полиции? — спросила она, внимательно разглядывая мой новый костюм, затем кокетливо повела бедрами и указала на дверь за бархатной шторой.

В большой комнате, сильно накуренной, в высоком кресле, похожем на трон, восседал крупный, лет шестидесяти мужчина в накрахмаленной рубашке с закатанными по локоть рукавами. Напротив него в пол-оборота ко мне с рюмкой в руках развалился молодой полицейский, смотревший на меня с прищуром.

— Чего надо? — спросил обладатель кресла, при этом поиграл мощными бицепсами, и рыжие волосы на груди зашевелились.

— Пришел за своим капитаном, — ответил я на его родном языке.

Он вскинул брови: — Молодой комиссар? — И с интересом, стал меня разглядывать

— Нет, их бин ерсте официр, — делая акцент на слово офицер, произнес я, стараясь быть как можно непринужденней. — Может, предложите сесть?

— О, да! — Он даже встал, указывая мне на свободное кресло рядом с полицейским. Я сел.

Теперь встал полицейский, моих лет, с лейтенантскими погонами.

— Сигареты, бренди?

— Такие бравые русские пьют шнапс и курят "махорка", — пояснил хозяин.

— Не курю, — соврал я, — шнапс русские не пьют, а от рюмки французского коньяка не откажусь.

— А что ж тогда эти двое лакали такое, что не пьют даже новобранцы из пехоты? — хозяин посмотрел через меня в угол, я обернулся и увидал своих командиров. Вид у них был ужасный. Жалкие, неряшливые они выглядели хуже немецких бездомных, и стало понятно, что даже если бы у них имелись деньги, то просто так их отсюда не выпустили бы.

Вдруг меня взяло зло: — Они же не русские "герр морской волк", так немцы звали командиров подводников. Один эстонец, другой…

— Я знаю, — опередил меня "морской волк" — Пошли они к черту, пусть сидят, а мы выпьем.

— Нет, пусть лучше идут в машину и ждут меня, вот деньги, — я положил на стол марки.

— Хорошо, проводи их Гюнтер, — сказал он лейтенанту. Капитан и стармех, не дожидаясь приглашения, поднялись.

— Машина агента слева метрах в ста, — едва успел им сказать.

— Ты знаешь, чиф, — презрительно глядя им вслед, проговорил хозяин, — тот, который эстонец, пригласил к столу самых дорогих девиц и заказал для них бутылку шампанского. Стервы захотели французское и вылакали его. Пусть благодарят кельнера, он всучил им подешевле, иначе пришлось бы тебе платить больше.

За коньяком минут пятнадцать они расспрашивали, откуда я родом и знаю немецкий. Для вежливости я отвечал, потом поднялся и стал прощаться.

— Счет нужен? — спросил хозяин и протянул мне чек. — И все же ты комиссар, — заключил он. — Спорим на бутылку "Наполеона"?

Я показал паспорт моряка и вышел с бутылкой в руках…

Утром ко мне в каюту пришли провинившиеся, бледные и растерянные. Их тревожило только одно, сообщил или не сообщил агент о происшествии в консульство.

— Какая разница, — сказал я, — в конторе все равно узнают. Мне их было совсем не жалко.

— Вот получите чек и разбирайтесь сами.

Из консульства приехали к вечеру. Не знаю, кто им сообщил, скорее всего агент, думаю, что хозяину кафе и полицейскому это было ни к чему. В каюте капитана пробыли они часа четыре, поужинали и уехали, больше ни с кем не поговорив.

— Боже мой, что теперь с ними будет? — сокрушался Зиринг перед отходом. — Разве можно так пить еврею, да еще за границей?

До Риги оба почти не выходили из кают, куда им приносила поесть буфетчица. На причале с приходом нас ждали новый капитан и стармех, а вместе с ними знакомый куратор. Тезка посмеялся от души, на вопрос, что с ними будет дальше, ответил, что это не по их части, изменой Родине здесь не пахнет. Звонил в посольство комиссар, вот пусть партийные органы с ними и разбираются.

Новый капитан Михаил Межиров был человеком покладистым, спокойным и с первых дней сказал, что человек он на судне временный и порядков наших менять не собирается. С его появлением у меня появился хороший партнер по бильярду и боулингу.

Через четыре месяца, после очередной игры в американку, мы шли из интерклуба на судно. До отхода оставалось часа два, дело было в субботу, тихие улочки Клайпеды пустовали. Не дойдя до проходной метров двадцать, капитан тихо охнул, обхватил фонарный столб руками и стал сползать вниз. Скорая увезла его в больницу, и через час сообщили, что у капитана инфаркт и в рейс он не выйдет.

Так во второй раз я остался калифом на час, чтобы не задерживать выход судна в рейс, который прошел без приключений. По возвращении в Ригу, я, прозванный кем-то в пароходстве "смерть капитанам", любитель дешевого шнапса к тому времени дома тоже скончался от инфаркта, был списан в распоряжение отдела кадров.

Межиров, выздоровев, перейдет на работу в портофлот, где много лет благополучно проработает капитаном и уйдет на заслуженную пенсию. На "Эльву", где прошел путь от третьего штурмана до исполняющего обязанности капитана, правда, такой должности в Кодексе торгового мореплавания нет, больше я уже не попаду, но возвращения на линию СССР — ФРГ мне избежать не удастся.

С судна сошел с чувством облегчения, впервые почувствовав, что для меня эти передряги тоже не прошли бесследно, и отдых был к месту, да и с детьми давно не виделся. Через два дня меня без предупреждения вызвали на беседу к начальнику пароходства. В кабинете помимо начальника пароходства М. Кебина находились секретарь парткома и один из заместителей министра. Заметив мое волнение,