Он залпом допил кофе.

— Почему все время врет бабуся Логвинова? Что это заразрастание Логвиновых в селе Мокша? Как она оказалась на плацу, откуда уходятлошади?

— Гуляла.

— Маруська! — прикрикнул Федор Тучков. — Ты же умная! Никтотам не гуляет. Там стоянка, никакой красоты и очень далеко от корпусов и отреки! Что она там делала?

— Пришла посмотреть, как люди на лошадях катаются, —предположила Марина небрежно. Она была уверена, что подозревать бабусю — оченьглупо. Занесло Федора Федоровича не туда, куда надо.

Он вдруг замер, не донеся кружку до рта. Глаза у негоокруглились.

— Ты что?

— Маруся, — сказал он тихо, — ты просто гений. Ты генийотечественного сыска. Пошли. Быстрей.

— Куда? — перепугалась Марина. — Уже ночь.

— Наплевать. Мы все узнаем.

— Что?!

— Во сколько завтра уходит первый автобус в райцентр, ктовчера в ларьке купил детский арбалет и сегодня не был на процедурах.

— И что тогда?!

— И тогда все, — сказал он весело. — Дело закрыто.

Федор Федорович Тучков оказался натурой предприимчивой, крометого, еще и имеющей влияние.

Предприимчивая и влиятельная натура произнесла за завтракомкраткую речь, суть которой сводилась к тому, что после трапезы никто нерасходится, а все гуськом следуют за ним, Федором Федоровичем, в директорскийкабинет, ибо он сообщит всем нечто важное.

Откуда взялся этот директорский кабинет, Марина понятия неимела, потому что все утро Тучков провел у нее на глазах и пребывал в отличномнастроении. Он даже в теннис играл с каким-то особым упорством и шиком и подконец разнес противника в пух и прах. Вероника не показывалась, но Тучкова этопочему-то совсем не беспокоило.

Ослушаться никто не осмелился. Именно гуськом — он стоял вдверях столовой и наблюдал, как городовой в будке, — все прошли мимо него впустой директорский кабинет, стоявший с распахнутой дверью, и уселись набогатые кожаные диваны.

Солнце ломилось в окна, мальчишки на лужайке играли вфутбол, вопили оглушительно, так что хотелось скорее на улицу.

Бабуся Логвинова пристроилась в уголке дивана и немедленнозадремала. Оленька поплотнее укуталась в шаль и, хотя жара была невыносимая,водрузила свою свечку и переглянулась с матерью. Мать вытащила из карманаяблоко — первый белый налив и показала ей. Та отрицательно покачала кудрявойголовкой. Геннадий Иванович усмехался затаенной усмешкой. Юля и Сережаэнергично ковырялись в зубах — чтобы остатки пищи не повредили эмаль. Вероникасела на стол и болтала ногой. Павлик воздвигся у окна. Его монументальный лоб,собравшийся бульдожьими складками, выражал тоскливое недоумение, как будто онспрашивал себя, чего же он-то приперся, и ответа не находил. ВалентинаВа-сильна смотрела в одну точку, как будто соображала, хватит ей на сегодняколбасы, чтобы прокормить сыночка, или придется смотаться в деревенский магазин.Генрих Янович уселся на стул, достал газету, нацепил очки и стал беглопросматривать.

Никто не выражал никакого беспокойства, и Марина вдругподумала, что он может ошибаться, Тучков Федор Федорович, генералконтрразведки.

А вдруг ошибается? Господи, какой тогда будет скандал! Какон переживет?!

Он зашел самый последний и прикрыл за собой дверь. Не похожебыло, чтобы он волновался.

— Что такое, Федор Федорович? — сразу заговорил Вероникиндед из-за газеты. — Что случилось? Зачем вы нас пригласили на… переговоры?

— Да, собственно, затем, что нам надо до конца прояснитьвсеобщие недоразумения, а также историю… с убийством.

— Что вы говорите! — вскрикнула Оленька и оглянулась, чтобыудостовериться, что ей есть куда падать в обморок. — Какое еще убийство! Мама!

— Доченька, не волнуйся. Федор Федорович, что это такое вывздумали?! Оленька не ест, а теперь еще и не спит, а вы хотите ее уморитьсовсем!

— У меня нет цели уморить Ольгу Павловну, — серьезно сказалТучков. — Более того, могу пообещать, что не стану ничего обсуждать прилюдно,если… преступник сознается, что это дело его рук.

— Какой еще преступник? — удивился Генрих Янович. — Чтотакое? Вы так говорите, любезный Федор Федорович, как будто этот преступникздесь.

— Так и есть, — согласился Тучков. — Ну что? До трех считатьили никто ни в чем признаваться не собирается?

Элеонора Яковлевна впилась глазами в собравшихся. ГенрихЯнович с удивлением смял и отбросил свою газету. Павлик повернулся ко всемлицом, и складки у него на лбу приподнялись и зашевелились — тоже, наверное, отудивления.

— Я же говорила, что с этим покойником дело нечисто! —закричала Вероника. — Так я и знала! Ну, Федор! Ну, давайте! Немедленнопокажите пальцем на кого-нибудь и скажите, что убийца — он! Никогда такого невидела, только в кино!

— Оленька, нам надо идти, — Элеонора Яковлевна решительноподнялась и потянула за собой дочь, — мы не можем при этом присутствовать. Унас обеих не в порядке нервы, нам нужен покой, а с вами, Федор Федорович, я ещепоговорю о том, что вы себе позволяете!

— Сядьте, пожалуйста, — попросил Федор Тучков кротко, — внашем организме дьявольски много нервных клеток. Моя мать врач, она точнознает. На наш с вами век, Элеонора Яковлевна, их должно хватить, даже еслисейчас мы прикончим несколько тысяч.

— Прикончим? — пробормотала Оленька растерянно.

— Не слушай никого, деточка. Заткни ушки. Мама потом тебевсе, что надо, расскажет. Ну, деточка. Прошу тебя.

— Ну все, — вдруг сказал от окна Павлик, — побазарили, ихорош. Федор, ты… говори, а вы, мамаша, успокойтесь. Возьмите себя в руки. Намтут рассиживаться неохота. Так кто помер-то… не своей смертью?

— Свят, свят, — перекрестилась бабуся Логвинова, — батюшкаФерапонт всуе не велит упоминать…

— Кого, бабуся? — весело спросила Вероника.

— Да ея… С косой-то которая!

— Вадим не падал с лошади просто так, — неожиданно бухнулТучков Четвертый. — Из кустов в лошадь выстрелили вот этой железкой. — Онпомахал перед собравшимися острой спицей, которая нестерпимо сверкнула насолнце — раз и еще раз.

— Е-мое, — сказал Павлик отчетливо.

— Вот именно, — согласился Федор.

— А… при чем тут Вадим? — растерянно спросила Вероника. —Разве дело не в утопленнике, которого нашла Марина?