— Так вы считаете, что Мише грозит смертельная опасность? — нетерпеливо уточнила Даша.

— Я тревожусь не только о нем… Прежде всего я хочу вас заверить, что, рассказывая небылицы, Михаил Александрович не лжет и его слова ни в коем случае нельзя воспринимать как обман или нелепую попытку занять денег. Не сомневайтесь, ваш друг совершенно искренне пережил горе неожиданной смерти отца, о которой его никто не извещал, кроме расстроенного воображения. Он действительно поехал его хоронить… но доехал ли до Харькова или вышел раньше на какой-нибудь станции — нам неизвестно. Мы лишь знаем, что он уже вернулся и ничего не рассказывает нам о своей поездке. Он ничего не помнит!

— Ну, так пропишите ему бром от душевной хандры. Почему нам с сестрой следует знать все это? К чему вы клоните, профессор? — насупилась Даша.

— Мы не знаем, где он был эти два дня и что делал, — с нажимом повторил профессор. — И сам он не знает… И если бы мы были не в Киеве, а, к примеру, в городе Лондоне, многие могли бы заподозрить нечто весьма нехорошее… Например, что именно ваш общий друг — печально известный Джек-потрошитель.

— Это с какого еще прибабаха? — возмутилась Землепотрясная Чуб.

Акнир сохранила привычное хладнокровие. Было совершенно не ясно, с какими чувствами она приняла противоречивый диагноз профессора.

— О, я могу назвать много причин… — сказал Сикорский. — Во-первых, известно, что лондонский убийца прекрасно разбирается в анатомии, а подобными знаниями обладает хирург… или художник, который по роду деятельности тоже изучал анатомию. Некоторые живописцы специально ходят в анатомический театр. Во-вторых, ни для кого из его друзей не секрет, что он, уж простите мою прямоту, посещает женщин подобного рода. В-третьих, вы видели последние работы Михаила Александровича? Занятная техника, образы людей словно собраны из фрагментов, как панно из мозаики или отдельных частей тела… Ну, и последнее — самое худшее. История с отцом — не единственный тревожный симптом. Профессор Прахов рассказал мне, что Врубель безжалостно уничтожает свои работы…

— Ну и что с того? Если работа неудачная… — Даша вдруг вспомнила суд над Менделем Бейлисом, в процессе которого именно профессор психиатрии Сикорский признал убийство отрока Андрея Ющинского ритуальным. И жестоко ошибся!

Но в данный момент она обвинила его преждевременно:

— Повторюсь. В таком состоянии человек вполне искренне, вполне реально переживает то, что создает его больное воображение. Он не отличает реальность от вымысла… он постоянно убивает свои работы… и если однажды он напишет ваш портрет, а потом решит, что работа не слишком удачная… я не знаю, кого именно он уничтожит, вас или свое полотно! Естественно, мое сравнение с Потрошителем — пустое. Он там, а Михаил Александрович здесь. Но опасность, о которой я говорю — реальная!

«…реальная»

«…посещает женщин подобного рода»

Толчком из глубин памяти выплыло то, чему она совершенно не придавала значения — дочь Ирки Косой махнула Мише рукой, когда они шли мимо них… вряд ли она бы стала махать рукой незнакомому мужчине с двумя дамами. Дочь убитой знала его!

И не только она?

«Милой Нине от М. В.»… От Михаила Врубеля?

Даша представила Мишу, перебиравшего органы, печень, селезенку и почки, с таким же восторгом, с каким он складывал в картины ее блестящие камушки… Возможно ли это? Не уличный «свободный художник» с бритвой в кармане, а гениальный художник, который сходит с ума?

— Но если бы… если бы Врубель убил кого-то… он знал бы об этом? — неуверенно спросила она.

— Скорее всего, нет, — сказал профессор. — Характерная особенность таких случаев — человек почти никогда не помнит, что с ним было, куда он ездил и что там делал, когда возвращается к себе домой. Скорее всего, он позабыл бы это, как и свою поездку в Харьков, или посчитал это просто фантазией, дурным сном.

— Какое невыносимое омерзение слушать вас, не уважаемый мной профессор! — внезапно и громко объявил женский голос. Даша с удивлением посмотрела на даму с соседнего столика, молодую, в пиджаке мужского покроя. — Все, все в медицинских кругах судачат об этих мерзких убийствах, и никто не скажет правду! — Дама была коротко стриженной, что в 1888 году само по себе говорило о многом — суфражистка, притом убежденная! И даже перо на ее маленькой шляпе стояло гордо и вертикально, как «фак». — Но, если бы вы спросили меня, я бы обвинила не бедного больного человека, о котором у вас идет речь… — Даму ничуть не волновало, что ее никто не спрашивал. — Я могу доказать, что человека вроде Джека у нас считают нормальным. Посчитают, как только узнают его профессию…

— Хирург? — с любопытством предположила Даша.

— Джек-потрошитель — психиатр! — дама встала, приподняла черный зонтик и указала им на профессора психиатрии Сикорского. — Вы знаете, что объединяет все убийства, которые Потрошителю удалось довести до конца? У всех женщин была вырезана матка. Да, я говорю это слово вслух! — объявила она и обвела грозным взором небольшую аудиторию циркового буфета. — А вам известно, что в Англии женщинам, обвиненным в истерии, предписано удалять матку? И после этого вы осмеливаетесь обвинять в изуверстве какого-то Джека?

— Ты шутишь?

На самом деле суфражистке удалось ужаснуть только Землепотрясную Чуб — какими бы распущенными ни были нравы цирковых гимнасток и девиц из оркестра, даже они, видимо, полагали, что клитор — что-то вроде клистира, матка — дама из рода пчел, а их ошарашенный вид объяснялся лишь полной неспособностью увязать женские права с пчеловодством.

— О, я могу рассказать вам много историй! — дама достала из кармана небольшую синюю книжицу, с заложенным между страницами карандашиком. — Как женщине удалили матку, оттого что у нее были проблемы со зрением. Или еще история, — она с хрустом перевернула страницу, — о девушке, у которой было так много поклонников, что ее врач-психиатр посчитал бедняжку виновной в чрезмерном желании, которое она вызывает у мужчин, и отрезал ей клитор. А одна женщина призналась врачу, что иногда задумывается и о других мужчинах, а не только о муже — и он сразу вылечил ее… Догадаетесь как?

— Подобные методы больше не практикуется! — отрезал Сикорский.

— Разве? — суфражистка сняла пиджак с таким видом, словно собиралась вызвать его на боксерский ринг. — Разве ваши коллеги в Америке не пропагандируют до сих пор обрезание клитора в качестве метода лечения всех психических заболеваний, включая истерию? И разве после того как господин Бейкер Браун, удаливший у сотен женщин клиторы и яичники, не был со скандалом исключен из Общества акушеров Лондона, у него не остались последователи среди врачей, до сих пор возмущенные свержением их кумира? Последователи, почитающие своим долгом лечить женщин от истерии. А одно из известных проявлений истерии — безнравственное поведение… проституция! Так почему бы кому-то из них не решить вылечить всех проституток Лондона методом удаления матки?

— И в Киеве проституток свозят в Кирилловскую, как и психбольных, — напомнила сама себе Чуб. — Почему?