А что получил от нее этот чех? Чего смог добиться от нее этот странно привлекательный парень, который, то ли играя, то ли он действительно был по жизни таким, смотрел на Него холодными, оценивающими глазами? Наблюдая за Ним, изучая Его как чуть ли не неодушевленный предмет. Как нечто, что вызывает у тебя самые разные чувства, но в итоге ты, перебрав их все, останавливаешься на равнодушии.

 Впрочем, Он и сам не мог бы сказать, почему Он чувствовал себя с ним неуютно. Хотя, если вдуматься, то же было у Него и с Исаевым. Но если русский напоминал хитроумную головоломку, то этот парень при всей своей внешности и всей своей внешней игре в дауншифтера (истертые джинсы, футболка, поверх рубашка) казался цельным, каким бывает хорошо видевший суть других людей человек. И вдруг вспомнилось то, о чем месяца два назад Он разговаривал с Элизабет. Она тогда еще спросила:

 — Ты знаешь, что определяет лицо мужчины?

 А Он усмехнулся:

 — Дай угадаю. Воспитание? Впечатление, которое он по себе оставляет?

 — Нет. Хороший ум, лишенная косности логика, понимание других и манеры. Но не манерничанье. Мужчину определяет то, что он в любых ситуациях сохраняет свое лицо. Это еще иногда называют бесстрашием.

 Тогда Он не понял ее слова, а сейчас... И не об этом ли чехе она говорила? И следом, внутри, огненной лавой разлилась ненависть. Желание покрепче приложить этого чеха. Но крепко приложить — это еще мягко сказано. Сначала нанести ему увечье морально, психологически растоптать его. Сделать так, чтобы он понял, что представляет собой Элизабет, и это бы превратило его в чистое месиво.

 Приняв решение, Никс кивнул Ли («отойди»), затем поднял стул и устроился напротив чеха.

 — Знаешь, какая мысль меня сейчас забавляет? — тихо, но отчетливо начал Он. — Мне всегда нравились фильмы с твоим участием. Нет, я не был твоим фанатом, но в сценах с тобой было что-то такое, подлинное. Искреннее. Да, искренность — это, пожалуй, самое подходящее слово. — Посмотрев ему в глаза, Алекс медленно откинулся на спинку стула. — К тому же это твое восхитительное лицо... А знаешь, почему я его еще не изуродовал? Не разукрасил его ножом, не отрезал тебе нос и не выколол глаз? — Никс сложил руки в замок, наклонился к нему. «Ну давай, ответь что-нибудь», — говорил Его взгляд.

 — Может, боялся, что потом тебя совесть замучает?

 «Ах ты, сволочь» — пытаясь сдержаться, Никс на секунду опустил вниз ресницы. Затем покачал головой:

 — Нет, конечно, не в этом дело. Просто здесь сейчас нет Элизабет.

 «И слава Богу», — мысленно выдохнул Алекс.

 — Но если предположить, что я тебя сейчас изукрашу, а потом здесь появится Элизабет и все это увидит, то дальше у нас произойдет следующее. Сначала она зайдется в реве, а потом поймет, что все, что ей нужно сейчас, это вымолить вам двоим быструю и легкую смерть. Но ее сознание до последней минуты будет выталкивать из головы картинку того, каким ты стал. Она будет видеть только то, каким ты был до этого. Не разрушаемый идол, идеальное лицо, ее идеальный божок... Мне же нужно другое. Когда она придет в этот дом — а она, поверь мне, придет — я хочу, чтобы она видела, как этот божок превращается в кричащего от мук человека. И как этого человека постепенно уродуют, слой за слоем срезая его черты. Превращая все это... — Никс сделал движение указательным пальцем, обводя лицо Алекса кругом, — в кровавую маску. И как бы она ни относилась к тебе, как бы ты ни был ей дорог, но наступит момент, когда она испытает к тебе отвращение. И это ударит по вам гораздо сильней, чем та боль, которую ты ощущаешь в руке, хотя пытаешься мне этого не показывать. И именно это отвращение начнет разводить вас по разные стороны, все дальше и дальше, пока ваша внешность — ее и твоя — не превратится в один общий для вас кошмар.

 Сделав паузу, Никс закинул ногу на ногу.

 — Хорошо, она превратится. И что потом? — Самое неприятное, что на Никса продолжали смотреть холодные, не пускающие Его внутрь глаза.

 — А потом я вас убью. — Он пожал плечами.

 — В таком случае, знаешь, о чем я сейчас молюсь?

 — Нет, — Он усмехнулся. — Валяй, говори.

 — Чтобы Лиза вообще не приходила сюда, потому что с этой проблемой ты и я можем разобраться самостоятельно.

 — То есть мне начинать резать тебя? — предположил Он.

 — Честно говоря, не хотелось бы. Но если у тебя в голове так прочно засела месть, ревность или что ты испытываешь к ней и ко мне, то... — Алекс пожал правым плечом (левое начинало неметь), — ладно, начинай.

 Никс помолчал и все же решил задать вопрос, который сейчас его мучил:

 — Скажи честно, ты ее любишь?

 — Да, я люблю ее, — ответил Алекс, уже зная, что это — правда.

 Он тянулся к ней в детстве и, не узнав ее под маской Элисон, снова выбрал ее. Тогда, в юности, распрощавшись по глупости с ней, он ее не отпустил. И в той жизни, где он был уже без нее, она проходила сквозь него воспоминанием, мыслями, сном. Фразой, случайно оброненной партнершей. Неясным туманным образом. Русской речью Андрея. Улочкой Праги, где он придумал называть ее флер-де-лис, а потом эту улицу избегал. Но пронзительно-безнадежный ужас его одиночества заключался в том, что на этом свете для него не было другой такой же. Не было никого, не нашлось ничего, что, хотя бы отдаленно, напоминало те чувства, которые он тогда испытывал к ней. Возможно, что он изначально не был создан, как ее половинка. Но она была половиной его души, той самой, без которой невозможно ощущать себя нормальным, полноценным, счастливым. И так продолжалось до тех самых пор, пока он снова не встретил ее и не выбрал ее из тысяч других женских лиц. Что это? Закономерность? Судьба? Повзрослевшая страсть? Нет. Та самая память сердца.

 Растеклась тишина, и неожиданно стало слышно, как щелкают стрелки часов, висевших на дальней стене. Но это кажущееся безвременье взорвалось тем, что зрачки Никса расширились. Задыхаясь, Он поднялся, чуть ли не отшвырнул от себя стул и быстрым шагом направился к подоконнику.

 — Не подходи к окну, — моментально возник рядом Ли, — на окнах нет ставней. И если эта стерва решит стрелять, то она попадет в тебя.

 «Кто решит стрелять, Лиз?!» — растерялся Алекс. Но через секунду его мысль бешено заработала. Вспомнилось многое из того, что рассказывал о своей работе Андрей. И в голове ошеломленно всплыло: «Если Лиз выстрелит, то она сядет. Пуля всегда оставляет следы, как и отпечатки пальцев».

 — Пусть попробует. Близко к дому Станкевич ее не подпустит, а на нас с тобой бронежилеты. А в голову, стреляя с большого расстояния, она не сможет попасть. — Это Никс бросил уже на ходу. Поддернув брюки, присел на корточки и повернул свое пылающее лицо к чеху: — А теперь насчет твоего «люблю». Ты даже не представляешь себе, кого на самом деле ты «любишь»! Но я тебе кое-что покажу. Хранил это для себя. Но, видимо, пришел день поделиться этой записью с миром.

 И из недр сумки, лежавшей у подоконника, появился на свет ноутбук, затем USB-носитель. Не понимая, что происходит, Алекс смотрел, как Ли пододвинул к его стулу стол. Как Никс поставил ноутбук на столешницу, как буквально всадил в разъем флешку, и на мониторе, предварительно издав треск старой записи, появилось видео...