– Долг хочу отдать, – сказал я, рывком извлекая из-за пазухи кистень, сделанный еще ночью из камешков и подола рубахи.

Момент был самый удачный, обе руки Горгена заняты миской с похлебкой. Наверное, воспользоваться такой ситуацией – подло для человека, мечтающего стать дворянином, но, перед тем как ударить его в первый раз, я успел еще и плюнуть ему в миску. Плевок получился скудным, поскольку от волнения во рту все пересохло.

А вот удар вышел на загляденье, Горгена даже повело в сторону. Закрепляя успех, я ударил еще дважды, целясь все туда же, между глаз.

Затем мы оба упали на колени. У меня от боли снова скрутило правый бок. Неужели сахар не помог? Или его было слишком мало? Или такой способ лечения – обычные выдумки? Может, сахар помогает при других проблемах с печенью?

Все это пронеслось у меня в голове, когда я судорожно пытался встать на ноги. Боль в печени нельзя превозмочь. А ведь у него еще и двое подельников осталось, они непременно бросятся ему на помощь, а я не могу даже просто подняться на ноги.

Горген с колен завалился набок, похоже, потерял сознание. Черт, как удачно с ним вышло и как некстати меня скрутила боль. Я напрягся в ожидании ударов, когда подоспела подмога. Сориус выхватил откуда-то из-за спины кусок заточенного железа, похожего формой на сапожный нож, и нанес два режущих удара длинноносому, которому так понравилась моя рубаха, целясь ему в лицо.

Один из ударов достиг цели, и его противник тоже упал на колени, зажимая руками глубокий разрез на щеке.

Но самое неожиданное было не в этом. Третьего человека из свиты Горгена, со шрамом на лбу, одним ударом кулака свалил на пол и теперь охаживал обеими руками незнакомый парень. Нет, я видел его и раньше, и даже успел обратить на него внимание. Потому что выглядел он как настоящий черейнт, вот только ростом был еще выше меня. Голова его противника моталась из стороны в сторону после каждого удара.

Мы встали втроем, как поется в какой-то песне, плечом к плечу, и ждали, что будет дальше. Я посмотрел на лужицу крови, вытекающую из-под лица Горгена, затем на свой кистень, который все еще сжимал в руке. Почему-то эта картина вызвала у меня улыбку. Наверное, она получилась у меня не слишком симпатичной, поскольку наблюдавшие за нами люди буквально шарахнулись от меня в стороны.

Затем я сделал то, чему до сих пор не могу найти объяснения. Забрав у одного из сокамерников плошку, полную варева, я медленно вылил ее содержимое на лицо Горгена. Почему-то я решил, что варево было приготовлено из чечевицы, поскольку в мутной жиже плавало что-то, похожее на бобы. Может быть, я сделал это из-за увиденной мной недавно картины: Горген заставлял деда, местного старожила, изображать собаку. Старик должен был бегать на четвереньках, да еще и лаять при этом.

А может, причиной была услышанная мной история. Горген весело рассказывал всем, как однажды в лесной глуши он с четырьмя своими людьми набрел на заимку, где жили старик со старухой. С ними была еще их внучка, совсем девчонка. Стариков убили сразу же, а вот с внучкой забавлялись четыре дня, пока она не умерла. И те, кто слушал, угодливо заглядывая ему в глаза, смеялись: дура, мол, не понимала она своего счастья.

Или я поступил так из-за того, что сегодня утром один молодой парень оказался в том углу, где обитали стуимы. И он каждый раз вздрагивал, когда один из них клал ему руку на плечо, успокаивающе что-то говоря.

Но вероятнее всего, я просто перестал его бояться.

Затем я прошелся по камере, как совсем недавно ходил по ней Горген, и тоже в сопровождении двух человек. Я шел по подвалу, обращенному в тюремную камеру, пытаясь поймать враждебные взгляды, но таковых не обнаруживал. Они были какими угодно, эти взгляды – угрюмыми, равнодушными, настороженными и даже заискивающими. Но вражды в них не было, это точно. И мне вдруг стало понятным, для чего ходил Горген. Он пытался определить, не зреет ли против него бунт, чтобы погасить его еще в зародыше.

В конце своей прогулки я бросил через плечо, не обращаясь ни к кому конкретно:

– Уберите их с прохода, – затем немного помолчал и добавил: – Если к завтрашнему утру они еще будут здесь, я убью всех троих.

И только после этого мысленно схватился за голову. Артур, не слишком ли ты круто себя ведешь? Интересно, можно ли здесь перейти в соседнюю камеру? Ведь если нет, тебе придется убивать их, за базар нужно отвечать.

Горгена, все еще не пришедшего в себя, за ноги оттащили к одной из стен, той, что была без окон. Длинноносый, зажимающий лицо ладонями, из-под которых все еще сочилась кровь, дошел туда сам, второго увели под руки.

Что-то стражи до сих пор не видно, мы ведь изрядно нашумели.

Когда я спросил об этом у Сориуса, тот охотно объяснил, что ее и не будет. Стража вообще относится ко всему происходящему здесь очень либерально, даже если все тут насмерть друг друга переубивают. Больные и раненые тоже не дождутся сочувствия. Выживут – их счастье, сдохнут – туда им и дорога.

Всю ночь мы спали по очереди, ожидая от Горгена ответной атаки. Вряд ли бы мы смогли ее отбить, но настроены были серьезно. Остальные держали стойкий нейтралитет, отлично понимая, что захватить власть – это еще не значит ее удержать. Трезвая позиция, должен заметить.

Сориус принялся меня уговаривать, чтобы я больше не трогал Горгена, потому что он скоро уйдет сам. Голос при этом он не принижал, так что его слова стали общим достоянием. Я же сидел с самым каменным выражением лица, всем своим видом стараясь показать, что если уж приму какое-то решение, то никакие уговоры не помогут мне его изменить. Если Сориус и подыгрывал мне, то делал он это мастерски.

Следующим утром в камере не стало всех троих. Надеюсь, никто не заметил того облегчения, что я испытал, увидев, что за Горгеном захлопнулась дверь. Когда он проходил мимо, я внутренне ужаснулся. Если он бросится на нас, пусть и в его теперешнем состоянии, то легко сметет всех троих. Сметет и затопчет. Но Горген не поднял головы и даже не посмотрел в нашу сторону. Наверное, это произошло потому, что он сломался. Такое бывает с людьми, очень одаренными физически. С самого детства все восторгаются их силой и статью. И вырастают они в полном убеждении, что нет им равных. А когда это все же случается и оказывается, что может быть очень, очень больно, то рушатся основы мироздания и весь мир переворачивается вверх дном.

Не знаю, случилось ли что-то подобное с Горгеном, но он потух. Если еще вчера от него осязаемо несло грубой звериной силой, то сейчас казалось, что из Горгена вышел воздух и он сдулся, как мяч.

Даже деньги он отдал безропотно.

Насчет денег мне сказал Сориус, и я сначала даже не понял, о чем идет речь. Оказалось, Горген обложил всех поборами. Любой вновь прибывший сюда расставался со всеми своими наличными, теми, что ему удавалось утаить от стражников. Любимым развлечением Горгена было взять человека за лодыжки, поднять над полом и потрясти. Бывало, таким образом ему в буквальном смысле удавалось вытрясти несколько монет. Тогда он был особенно доволен. Денег оказалось не так уж и много, Горген любил и поесть, и выпить, а стража за прибавку к жалованью охотно выполняла его заказы.