Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тоха сжал голову руками, скрутился, словно его пинали со всех сторон. В некотором смысле так оно и было: магические атаки заставляли дымиться его волосы, а при следующем точном попадании могли поджарить и кожу.
Я вновь вошёл в Контур и активировал дар. Одарённая выдержала натиск — и тут же выстрелила в меня. Я инстинктивно выбросил вперёд руку — скорее чтобы атаковать в ответ, но…
Молния, которая должна была меня поразить, зависла на месте в нескольких сантиметрах от моих пальцев. И что интересно: я её чувствовал. Ощущал холодок, видел через Контур нити энергии. Слегка повёл рукой в сторону — и эти нити начали завиваться, скрючиваться, плыть вслед за ладонью.
— Нет… — изумлённо сказала одарённая. — Быть не может. Никто…
Нити заворачивались кругами, искривлялись, плелись. Я боялся выйти из Контура, но дичайший интерес победил. Моргнув, увидел, что молния теперь исходит из моей руки, да не одна — много. Они росли, тянулись вдаль, как змеи. Ток потрескивал, искрил, но молнии не исчезали.
— Да чтоб тебя! — испуганно проговорила одарённая и начала отползать, не в силах подняться.
Тонкие молнии, подобно щупальцам, достигли её, как по команде вонзились в тело с разных сторон. Женщина закричала, дёргаясь в конвульсиях. Одежда на ней начала дымиться и гореть, молнии трещали.
Я сжал руку в кулак. Молнии исчезли, но одарённая продолжала кричать. Подбежавший Булк ударил ей ножкой от стола по голове, и та отрубилась.
— Силён, — присвистнул Мазя, перезаряжая пистолет.
— Ерунда, — отмахнулся Булк.
— Я вообще-то Думеру. Ты-то что!
Булк не успел ответить. На этаж высыпала волна бандитов. Я несколько раз применил дар, расшвыривая их в разные стороны. Тунгусовы только рады были пополнить боезапас.
Но бандиты не утихали. Лезли на этаж с обеих лестниц и на лифте. Эти оказались настроены более ожесточённо. Кто-то попытался кинуть гранату, но был подстрелен и взорвал своих же; кто-то стрелял акриевыми пулями.
— Место нельзя им отдавать, — бросил Булк. — Выше прижмут.
Тунгусовы и правда устроились удобно. Они видели друг друга и контролировали все подступы. И, похоже, убивать медведевских им доставляло немалое удовольствие.
— Думер, ты выше что-то забрать хотел, — сказал Тоха. — Двигай, мы пока тут держаться будем. Если станет туго, зови!
И я согласился. Вот уж в чём братья были хороши, так это в том, чтобывдохновить зарядить азартом. И речь не о забрызганных кровью игровых автоматах и карточных столах. Речь о наших возможностях. Показать Медведевым, что бывает, когда начинаешь чувствовать вседозволенность.
Сменил магазин у «Ингрэма», включил плеер, накинул наушники на шею. Слышимости они не мешали, но под едва доносившуюся музыку было как-то проще.
Большие города,
Пустые поезда…[10]
На следующем этаже меня ждали. Выстрел прошил плечо, но и только лишь. В ответ я дважды нажал спуск, и противники получили по пуле в лоб и грудь. Явственно слышал, как сюда бежит ещё кто-то. И когда в коридоре показался новый бандит, мой «Ингрэм» уже выплёвывал очередной заряд.
Раньше я никогда не чувствовал в себе такой точности и скорости реакции, но дар явно влиял и на это. Даже к сильной отдаче как-то привык.
Коридор петлял, открывая моему взору новых противников. На рожон я не лез — на очередном повороте тут же отступил за угол, когда увидел целящегося из обреза братка. Из-за угла активировал «нечто», параллельно выставив раскрытую ладонь. Энергия прошла по коридору, множество боковых дверей задёргались, повылетали из петель. Ну а мозги противника расплылись по светлой стене, когда его тело в неё с силой впечаталось.
Начал заглядывать в комнаты, дабы не допустить, чтобы кто-то вышел на меня со спины. С удивлением встретил медведевского бандита, закрывающегося надувными шариками. Надеялся, что так я его не замечу? Я заметил. Я выстрелил. Следующий браток держал в руках гору книг. Видимо, надеялся на… не знаю, на что, но лицо его я запомнил ещё в цехах, а потом и на стрелке.
Под зельями я чувствовал себя более чем окрылённо, старался не задерживаться. Медведевские выбегали из коридоров, но я был готов. И стрелял, стрелял, стрелял… Когда в магазине кончились патроны, взялся за «Тек-9» и продолжил путь с ним. Не помню, сколько выстрелов успел сделать, прежде чем оружие отказало. В патронник поступило не один, а сразу два патрона, и всё заело.
Этим воспользовался очередной противник, напавший на меня с ножом, — он оставил на мне несколько неприятных порезов, после чего был размазан по стенке. Произошло это в метре от меня, так что забрызгало меня нехило. Пришлось скинуть спецовку. Плеер тоже выключил: мог позвонить Атлас. «Тек-9» я снова подобрал, подергал затвор, выбросил застрявшие пули.
На этом этаже было больше узких коридоров и офисных помещений. Я обходил каждое в надежде найти что-нибудь интересное.
И нашёл.
Пнув ещё одну дверь, я вышел в барное помещение. Сказал бы «очередное» — но нет, это было солиднее всех предыдущих. Аристократическое в некотором смысле. Красивый панорамный вид из окон, минималистичный дизайн. И Шрам, сидящий за барной стойкой из полированного камня.
Единственный посетитель этого места.
Тот самый Шрам, что руководил цехом на Николаевской, тот, что допрашивал меня. Тот, что отправил в рабство. Он как будто ждал моего появления. При виде меня не встрепенулся, лишь подлил виски в стакан. Если честно, вымотался я изрядно, даже кровь с лица не успел отереть. И потому не торопился атаковать. Хотя было за что. С такими, как Шрам, мирного исхода быть не может.
Я медленно приблизился.
— Присядь, — сказал он, не поворачиваясь. — Пить будешь?
Он пододвинул ко мне пустой стакан и взялся за бутылку виски, ожидая моего ответа.
— Не, — мотнул я головой, осторожно присаживаясь на соседний высокий барный стул. «Тек-9» из рук не выпускал. — Мне ещё рано. Восемнадцати нет.
— Нет? — сказал он и вдруг засмеялся. Сначала сипло, с попытками сдерживать себя, а потом во всю глотку. Спустя минуту, как отсмеялся, продолжил: — Парень, ты вырезал всю нашу «Плазу», но пить тебе ещё рано!
И снова смех. Горький такой, заунывный.
Шрам молча налил виски в стакан и мощным толчком катнул его мне.
— Затишье перед бурей, — сказал он, — величайшее время. Нет никакого другого спокойствия, чем то, к которому ещё долго не сможешь вернуться.
— А то и никогда, — добавил я.
— Ага.
Мы сидели молча, уставившись перед
