– Разумеется. – Штюльпнагель развернулся в кресле и посмотрел на просторы садов. – Полковник, я, пожалуй, несколько минут посижу на весеннем солнышке…

Они пожали друг другу руки.

– Не забудьте представить меня парижскому епископу, – произнес Штюльпнагель громко и жизнерадостно.

– Конечно, генерал.

– Превосходно. До свидания, полковник Килиан. Хайль Гитлер!

Килиан прокладывал себе дорогу сквозь толпу людей, отогревающих замерзшие за зиму кости и заледеневшие сердца. Теплый весенний денек его не радовал.

После встречи с Вальтером Лизетта вернулась к себе молчаливая и удрученная. Ее больше не страшила встреча с фон Шлейгелем, зато волновало, успел ли гестаповец поговорить с Маркусом Килианом. Если успел, то ее задание провалено, а жизнь висит на волоске.

Предельно сосредоточившись на работе, Лизетта кое-как сумела дотянуть до конца дня. Наконец сотрудники начали собираться по домам, но девушка мешкала, стараясь не думать ни о Маркусе, ни о Люке, ни о фон Шлейгеле, ни о том, что из нее смогут вытянуть пытками. Впрочем, наверное, допрашивать ее не станут, а сразу сочтут виновной – выведут на задворки какого-нибудь неизвестного здания и пустят пулю в голову. Наверняка то же самое случилось в Л’Иль-сюр-ла-Сорг. Лизетта не сомневалась: Люк каким-то образом причастен к смерти старика. Жаль, ей так и не хватило смелости узнать. А что теперь? Доведется ли ей еще когда-нибудь с ним поговорить?

Надо предупредить его об этом новом повороте событий. Но как? Затерявшись в мрачных думах, Лизетта торопливо шагала домой, не обращая внимания на тепло догорающего погожего дня.

Килиан впервые присмотрелся к своему шоферу. Он и не подозревал, как они похожи внешне, даже роста одинакового! Словно братья!

– Ваша семья родом из Пруссии, Леве?

– Из Баварии. Но я не знаю точно, откуда мои родители.

– Гитлер захотел бы поместить вас на какой-нибудь из своих плакатов.

– Тогда, выходит, и вас, полковник.

– Я для этого уже староват. – Килиан решил рискнуть. – И, к сожалению, я не такой образцовый нацист, как бы ему хотелось.

– Я тоже, полковник, – осторожно ответил его собеседник. Килиан понял, что его самым внимательным образом изучают.

Он коротко кивнул. Разговор зашел на опасную территорию.

– Спасибо, что так быстро пришли, Леве.

– Я в вашем распоряжении, полковник. Чем могу служить?

– У меня к вам необычная просьба, – начал Килиан. – Прошу, садитесь.

Они расположились в дальнем углу кабинета полковника. Удобные кресла и низкий столик создавали атмосферу, более располагающую к непринужденной беседе, чем письменный стол. Килиану нравилась гордость Леве: хотя тот и занимал несравненно более низкое положение, но совершенно не тушевался.

– Вы как-то упомянули, что умеете молчать… Я впечатлен этим вашим умением.

– Так точно.

– Мне оно снова понадобится.

– Хотите, чтобы я подвез мадемуазель Форестье?

Килиан через силу улыбнулся.

– Все немножко сложнее. Да, я хочу, чтобы вы ее подвозили – собственно говоря, хочу, чтобы с сегодняшнего дня именно вы отвечали за то, чтобы отвозить мадемуазель Форестье, куда она ни прикажет.

– Я бы с удовольствием, полковник, но…

– Не волнуйтесь, с вашим начальством я все улажу.

– Хорошо. Но, полковник, что такого сложного в том, чтобы возить мадемуазель Форестье?

– Сложности начнутся, если я придам этому сопровождению несколько иной характер.

Леве открыл было рот, а потом нахмурился.

– За ней надо следить?

Килиан кивнул.

– Зачем?

– Вам это знать ни к чему.

– Что именно вас интересует?

– Где она бывает, с кем встречается.

– Для этого мало просто следить за человеком с водительского сиденья. Вы просите меня организовать наблюдение за мадемуазель Форестье… верно?

– Да. Я хочу, чтобы вы следовали за ней неотступно, как тень. Это надо хранить в строжайшей тайне.

– А еще кто-нибудь об этом знает?

– Нет, – солгал Килиан. – Я прошу вас сделать это ради меня.

– Но почему именно я?

– Вы – лицо гражданское, примерно одних с ней лет, вам легче вращаться в ее кругу. Но главным образом, Леве, я прошу вас, потому что, по-моему, на вас можно положиться. Вам можно доверять? – спросил Килиан, вперив в собеседника испытующий взгляд. Ответный взор Леве не дрогнул.

– Да, можете. Но вы говорите о доверии, а это вещь обоюдная. Могу ли я быть уверен, что для слежки за молоденькой женщиной есть веские причины?

– Можете. Наблюдение устанавливается как необходимая мера предосторожности.

– Против чего, полковник?

– Мое положение требует от меня быть начеку. Эта женщина вошла в мою жизнь слишком неожиданно, так что я всего лишь проявляю разумную заботу о безопасности. – Он замялся, лгать было неприятно. – Офицерам не следует забывать о бдительности.

– Что-то случилось? Вас что-то обеспокоило?

– Нет. Просто вышел новый приказ – тщательно проверять все новые связи с гражданскими лицами, – солгал Килиан, чувствуя себя неловко под проницательным взором Леве.

– Как это, должно быть, неудобно для офицеров.

– Как и многое другое при этой власти! – отрезал Килиан. Леве удивленно заморгал, и полковник хмуро улыбнулся. – Теперь из-за этого можно ждать расстрельной команды.

Леве понимающе кивнул.

– Ваша тайна со мной в полной безопасности, полковник Килиан… как и мадемуазель Форестье.

Люка охватил ужас. Почему Лизетту так быстро заподозрили? Нравится ей это или нет, пора ей выбираться из липкой паутины заговора. Пока, на какое-то время, она в относительной безопасности: полковник Килиан и не подозревает, что приставленный им к Лизетте гражданский наблюдатель – на самом деле шпион. Но Люк понимал: его прикрытие может в любой миг рассыпаться.

До Монмартра он добрался на метро. Взбежал по лестнице к квартирке Лизетты, беспокойно поглядывая на часы. На стук в дверь никто не ответил. Люк немного выждал и постучал снова, громче. Похоже, Лизетты дома нет, и тут уж ничего не поделаешь.

– Люк?

Он вихрем развернулся и увидел Сильвию, прислонившуюся к стене. Красавица Сильвия до мозга костей была отважным воином – Люк бы не побоялся вместе с ней лицом к лицу встретить любого врага. Она бросалась навстречу опасности так же решительно и гневно, как и он – но, в отличие от него, ей не приходилось вести войну еще и с личными демонами. Она просто хотела, чтобы Франция снова принадлежала французам.