В конце мая 1944 года нас на железнодорожной дрезине привезли в поселок Нива-8, где генерал-майор Жуков провел с нами рекогносцировку – показал цели на другой стороне реки Нива, которые мешали форсированию пехотой водного рубежа.

Задача была поставлена вполне конкретно: позиции пехоты подавить пулеметно-пушечным огнем, а позиции артиллерии подавить бомбами и реактивными снарядами. Вылетели всем полком, неся четыре РС-132, четыре ФАБ-100 и полный боекомплект для пушек и пулеметов. Одно звено было снаряжено дымовыми бомбами для постановки завесы. На наземном командном пункте находился командир дивизии Рейфшнейдер. С земли поступила команда выполнить холостой заход. Во время этого захода я решил заснять цель перед бомбометанием. Когда я включил фотоаппаратуру, то сработали пиропатроны замков держателя бомб и сбросились бомбы. Со второго захода нам разрешили проштурмовать цель, что мы и сделали. После вылета на аэродром прибыл командир дивизии, и начался разбор полета. Мне предстояло отвечать за нарушение приказа. На счастье, я вспомнил, что, когда на моем самолете устанавливали фотоаппарат, в одном из тренировочных полетов на полигон начальник оперативно-разведотдела дивизии майор Суханов попросил меня после работы на полигоне зайти на цель и сфотографировать ее для фотопланшета. На аэродроме сняли фотоаппарат и увезли в расположение дивизии для отработки пленки. Вечером, когда прибыл с полигона адъютант эскадрильи капитан Перепичко, он спросил меня, где же мои бомбы. Я ответил, что бомбы сбросил на полигоне. Вызвали старшего техника по вооружению Котельникова, который при адъютанте подтвердил, что бомб обратно не привез. Когда была отработана пленка и изготовлен фотопланшет цели, майор Суханов пригласил меня к себе. (Штаб дивизии базировался вместе с нами на аэродроме Африканда.) Рассматривая фотопланшет, мы обратили внимание, что внутри квадрата есть два разрыва этих бомб. (Бомбы были П-40, практические, цементные 40 кг.) Но особого значения этому факту не придали. И только теперь я вспомнил об этом и просил проверить электропроводку включения АФА-И, которая была смонтирована через ЭСБР. Проверили схему и убедились, что при монтаже электропроводки к фотоаппарату была допущена ошибка. При нормальном включении ЭСБР и нажатии кнопки «сброс бомб» последние не сбрасывались, а при нажатии кнопки фотоаппарата – включался фотоаппарат и сбрасывались все бомбы. Это спасло меня от наказания.

17 июня перелетели на аэродром Вытегра на юго-востоке Онежского озера. Когда улетали из Африканды, там еще лежал снег, а тут летное поле все в цветущем клевере! Мы, как дети, радовались зелени, кувыркались на ней. У нас дальше не было карт. Мы думали, что полетим на Карельский перешеек, на Ленинградский фонт. Через некоторое время со штаба из Беломорска привозят карты. Дают ведущим 10-километровки, а ведомым ничего не дают! А ведь полетная карта у штурмовика – это пятикилометровка. Десятикилометровка – это для общей ориентировки. Но вскоре прибыло звено «аэрокобр» 773-го ИАП, которые в качестве лидеров на бреющем полете проводили нас на аэродром Шугозеро в 5 километрах севернее Тихвина. Сели. Посреди поля стоят две лошади, жеребенок, рядом копна сена. На каждом самолете летело по три человека – летчик, стрелок и кто-то из техсостава. Остальные отправились по железной дороге. Начали сами подвешивать бомбы и РСы. Пушки и пулеметы были заряжены. В 8 часов утра 22 июня поэскадрильно мы полетели на штурмовку войск на берегу реки Свирь. Ниже плотины ГЭС обработали плацдарм. Пришли на аэродром, позавтракали. В 11 часов второй вылет. Подошли к цели на высоте 1200 метров, а дым на 1000 метров. Весь передний край был затянут густым дымом. Наземный командный пункт разрешил только один заход – в воздухе было очень много самолетов. Ведущий нырнул, все за ним. Тут цель уже не выбираешь – что увидел, туда и стреляешь. Выскочили и с правым разворотом собираемся и домой. Причем карта кончалась за 40 километров от аэродрома… На следующий день мы уже летали в глубь обороны, работали по отдельным опорным пунктам. Через несколько дней перебазировались на аэродром Лодейное Поле. Сюда прибыл наземный состав.

Два вылета с этого аэродрома хорошо запомнились, потому что пришлось лететь в сумерках, а опыта ночных полетов не было. Первый раз потребовалась срочная поддержка десанта, который Ладожская военная флотилия высаживала в тыл финнам, в районе Видлицы. Батя говорит: «Взлетайте, я вам костры выложу на аэродроме». Десантники ракетами обозначили свой передний край и направление на цель. Атаковали с ходу. Сбросили бомбы и «рсы», открыли огонь из пушек и пулеметов. С затемненной вечерними сумерками земли нам навстречу летели разноцветные шарики. Красиво! Не сразу дошло, что стреляют по мне, и с запозданием стал маневрировать. На обратном пути стемнело. Аэродром нашли по ракетам, которые пускал в воздух персонал аэродрома. Вдоль посадочной полосы были разложены костры. К земле подходил осторожно, посадку производил с подсказкой по радио, но сел с «плюхом». Хорошо, что шасси у Ил-2 крепкие, и все обошлось благополучно.

Буквально через день я принял командование 1-й эскадрильей. Первый боевой вылет в этой роли довелось выполнять на фотографирование и опять вечером. Десантники к этому времени захватили бронепоезд. Нужно было его сфотографировать. Выбор пал на меня, так как незадолго до этого я водил группу на штурмовку этого поезда. Мой воздушный стрелок имел фотоаппарат АФА-27, а на самолете ведомого Коломейцева установили аппарат для плановой съемки. Маршрут я знал хорошо. На бреющем шли до самой цели. При подлете к цели по нам открыли огонь. Вышли на Ладожское озеро, развернулись на 180 градусов, набрали высоту 60 метров. Перевел самолет в планирование и атакую зенитные точки. Когда я вышел из атаки, то увидел, что ведомый остался на той же высоте – ведет съемку, и весь огонь сосредоточен на нем. Мой стрелок успел сфотографировать бронепоезд. Сели на свой аэродром благополучно. Я говорю: «Знаете, что так по своим бронепоездам мы еще не ходили». На следующий день приехали товарищи из штаба армии. «Да, – говорят, – бронепоезд захвачен, но кругом-то финны». Кто кого поймал – еще вопрос.

Возле Питкяранты находились железнодорожные платформы с дальнобойными орудиями. Они кочевали в районе г. Сальми и населенного пункта Погранкондуш, мешая нашим войскам. Командование потребовало их уничтожить. Пошли четверкой. Был у нас в полку такой летчик сержант Иван Дерягин, лет на семь старше меня. Техника пилотирования у него была слабовата, но парень рвался в бой. Он с нами не улетел с Африканды, а ехал наземным эшелоном, потому что у него не было самолета. Мы как-то сидели между вылетами в рыбацкой избе, играли в карты, а он возился с наганом. Произошел выстрел, и пуля попала ему в ногу. Самолет у него отобрали, и он не летал. Тут он пристал ко мне: «Возьми меня». Я ему говорю: «Иди к Кудле, если он разрешит, то возьму». Тот разрешил. Я говорю: «Давай сдавай район полетов в радиусе 50-300 километров». Он мне сдал. Я его взял правым ведомым.

Первой шла группа, которую вел зам. командира 3-й АЭ лейтенант Майоров. Наша группа должна была вылетать после их возвращения. Маршрут проходил над Ладожским озером для того, чтобы уменьшить время пребывания в зоне зенитного огня. При развороте на цель в самолет ведущего попал снаряд, и он, не выходя из отвесного пикирования, упал в озеро. Ни летчик, ни стрелок парашютом не воспользовались, видимо, оба погибли в воздухе. Группа отштурмовала цель и вернулась домой, но без своего командира.