Примерно так же рассуждала моя приятельница. Она любила мужа (по-своему), любила (по-своему) бывшего любовника, при виде третьего ее просто трясло. И с точки зрения современных «лав стори», все ее поступки были оправданными, не омраченными «плохо»… Аккурат до тех пор, пока она не осознала, что спит одновременно с тремя, и не напоролась на логический вывод: «Что ж это, получается, я действительно шлюха?»

В моем романе «Киевские ведьмы. Выстрел в Опере» одна из героинь попадает в 1911 год, где законы о чести жестки, как корсет. «Забеременела — лезь в петлю, потому что аборт спокойно сделать нельзя. Раз с мужиком переспала — иди на панель. Ушла от мужа — бросайся под поезд, как Анна Каренина. Женщины рабы вашей чести…», — возмущается она.

Но, немного подумав, изрекает: «По их меркам, все наши барышни — проститутки! Все спят с кем попало. И это не мешает им считаться порядочными. У меня было больше 29… Но по нашим понятиям, я не шлюха. Так, слегка легкомысленная… За это мы и боролись: за наше право на проституцию?»

Вот палка о двух концах, обоюдоострая. С одной стороны, возможность сделать аборт освобождает от рабства. Заявление «это любовь» — от ответственности. Кодекс чести нынешней дамы сомнителен настолько, что во избежание путаницы само понятие «честь» практически вычеркнуто из лексикона. Никто давно не размахивает ею, как флагом. Над миром реют иные стяги: «Классный секс», «Роковая страсть», «Обязательно переспите до свадьбы, иначе как вы узнаете, подойдете ли вы…» Девственность и целомудренность вызывает насмешки даже у мужчин!

Не мудрено, что мы недоуменно вопрошаем: «А что такого дурного в измене? Если двоим хорошо в постели, как это может быть плохо? Если у нас классный секс, какая разница, как его зовут?» Ведь шоу-бизнес, кино, романы, телепрограммы заранее оправдывают любой наш поступок! Нам точно загодя подстилают соломку под все места, дабы падать было не больно…

И все-таки стоит озвучить вопрос «Разве я не шлюха?» — мы падаем и недоуменно трем ушибленное место. Поскольку — вот любопытно! — признавать, что ты б…, все же не хочется. Хочется переспать с двумя сотнями, сделать десять абортов, напиваться и отправляться в постель с первым встреченным мачо — и оставаться хорошей девочкой. Но не получается.

И вроде каждый твой поступок в отдельности можно легко оправдать, размахивая статьями по психологии, приведя цитаты великих, сюжеты любимых фильмов. Секс, страсть, «женщина имеет право» — мгновенно встанут на нашу защиту, как адвокаты. А логика все равно против нас! Взглянув на свою амурную жизнь через плечо, другого слова не подберешь. Ну, шлюхи мы, шлюхи. Причем узаконенные.

Некогда феминистки, бывшие в основе своей по совместительству революционерками, сняли корсеты, подстриглись, закурили, устроили октябрьский переворот и первым делом отменили унижающий женщину закон о легализации проституции… Естественно! Кому сейчас нужен бордель на Крещатике, если достаточно пройтись по нему, и ты можешь подцепить пару совершенно порядочных барышень совершенно бесплатно?

Но, как по мне, укладываясь с кем-то сдуру в постель, проще честно сказать себе: «Я типичная б…». И быть ею, если ты — такая.

Нам разрешили!

Или не укладываться, если быть шлюхой тебе все же не хочется.

Ибо на поставленный мною вопрос ответить себе можешь одна только ты.

«Не знаю, что делать, — сказала знакомая. — Так не хочется делать аборт… Но и рожать я сейчас не могу. Что посоветуешь? Ты ж наверняка писала об этом» «Как ни странно, но нет», — удивленно ответила я.

За десять лет работы в «Женском журнале» я перебрала все классические женские проблемы, но ни разу не поминала аборт. Быть может, потому что никогда не сталкивалась с ней лично. А может оттого, что с юных лет по сей день мое мнение было и осталось неизменным, укладывающимся в одну строчку: «Никто, кроме женщины, не вправе решать, рожать ей или нет». Но хотя, согласно статистике, большинство граждан страны придерживаются подобной позиции, многие исповедуют прямо противоположную, выраженную не менее кратко: «Аборт — убийство. Их нужно запретить законом. Забеременела: хочешь — не хочешь, рожай. И точка!»

Или все-таки вопросительный знак?

Начнем с того, что распространенное нынче утверждение — мол, человек является человеком с момента зачатия — представляется мне все же большим преувеличением. Желудь — это желудь, а дуб — это дуб. И утверждать, что не посадить плод — то же самое, что спилить дерево — абсурдно. Желудь может стать дубом. Зигота (стволовая клетка) — тоже может стать человеком. Но оная — не человек, и трудно логически обосновать, чем вакуум на первых неделях беременности отличается от использования противозачаточных средств или отказа от секса. Ведь и то, и другое, и третье, по сути, — лишь отказ от возможности родить ребенка. Что косвенно подтверждает и церковь, которая не одобряет не только прерывание беременности, но и контрацептивы, презервативы и (уверена, вы не подозревали об этом!) даже секс ради секса, без намерения зачать потомство. Не хочешь дитё — не ложись в постель. Врачи не советуют рожать — муж должен воздержаться. Все, что не ведет к деторождению, — грех.

И раз уж речь зашла о грехах, именно в рассуждениях одного из священников я прочла логичную мысль: стоит допустить нарушение одной-единственной заповеди, человек автоматом нарушает вторую — как только грянула сексуальная революция и смена сексуальных партнеров стала допустимым явлением, государствам пришлось разрешить аборт на законодательном уровне…

И тут я согласна с ним, если не в оценке, то по сути: нельзя перестроить фундамент, не перестроив весь дом!

Сто лет назад внебрачные связи были исключениями из общего правила (нынче исключительным явлением стала невеста, надевающая белую фату — символ девственности, не только ради соблюдения красивой традиции). Раньше проблема внеплановой беременности могла родиться лишь при исключительной ситуации (ибо, решаясь на внебрачную связь, женщина жертвовала честью, положением в обществе и мгновенно становилась изгоем). Сейчас исключение стало правилом, повседневностью. И можно сколько угодно заламывать руки и вопрошать: «Куда катится мир?» — прогресс не двинется вспять. Он идет вперед и требует поиска новых подходов — постройки нового дома, нового общества, новых законов и взглядов.

Утверждать: «Женщина не может сделать аборт, потому что не может» — тупо повторять тезис столетней давности, позабыв, что в те годы к нему прилагались другие: «Женщина не может голосовать на выборах, потому что не может», «женщина не может путешествовать без разрешения мужа»… Запамятовав: из полного бесправия следовало, тем не менее, и важное право — раз уж она, бедняжка, не может ничего, обеспечивать полностью ее и детей должен отец или муж.

Но фундамент изменился. Женщина стала свободной. У многих из них нет мужей. У иных нет вообще никого, они заботятся о себе только сами. Никто не должен помогать им. Следовательно, и они никому не должны. И никто не вправе мешать им выжить в этом мире, с которым они воюют отныне один на один. И если нежеланная беременность мешает их выживанию в городских джунглях… тут мы упираемся в неразрешимый философский вопрос: «Что ценнее, жизнь одного человека или свобода другого?»