И я думала, до чего же надо довести женщину, чтобы она стала грубой кухаркой… До чего надо довести женщину, чтобы она стала такой неинтересной… Я уже начала думать, что я такая и есть…

– С кем же ты узнала, что ты другая?

– Это неважно…

И вдруг сказала очень мягко:

– Зачем нам жить вместе?.. Любовь? Ее уже нет… Алеша? Но ведь все равно это случится. Не сейчас, так потом… А жить в такой безрадостной семье… И для Алеши это тоже не надо.

Кронов смотрел на нее. Она сидела очень красивая, ноги у нее были стройные, высокие и плотно и тяжело лежали в короткой юбке. Он ужасно хотел дотронуться до этих ног, но это все было теперь не его. Но он… он ее любил! Так любил, что сейчас готов унижаться.

Она заплакала.

– Что ты плачешь? – спросил он.

– Это неважно… это уже тебя не касается…

Она шмыгала носом, совсем как мальчик Алеша…

– Что ж ты плачешь, если ты меня не любишь?

– Мы жили вместе три года… Если даже просто жить с человеком три года… и то привыкаешь…

Она плакала и не вытирала слезы. Потом она еще говорила и опять плакала…

Она сказала, что перестала с ним чувствовать себя женщиной и что Кронов давно не говорил ей «слова». Сначала он попросту не понял, что такое эти самые «слова». Но потом выяснилось, что разговор шел о нежных словах, которые он перестал ей говорить.

Он тотчас представил, как он называет ее «моей рыбочкой» или «заинькой»…

– Что ты смеешься? – крикнула она.

– Я не знал, что это так важно, – ответил Кронов. – Я выучил бы все эти слова. Я бы называл тебя «дорогая, милочка, пташка…». Я бы называл тебя «лапочка, золотце»…

Он говорил все это с милой несерьезностью, как прежде.

– Не надо превращать это в балаган. Мне двадцать три года… Двадцать три года для женщины…

– Да, это старость… – сказал он, улыбаясь.

И наклонился, чтобы дотронуться щекой до ее заплаканного лица. Как раньше…

Но она вздрогнула и поспешно отодвинулась, почти отпрянула.

Он почувствовал ужас и отвращение всего ее тела. Наверное, потому что ее руки, ее щеки и все эти проклятые нервные окончания – все то, что осязает и любит, уже осязало и любило не его.

В передней раздался звонок – пришла ее мать. Мать очень торопилась. Она вошла и все никак не могла отдышаться. Она спешила – она пришла на подмогу. Они, видно, договорились и даже приблизительно прикинули, сколько времени займет это объяснение. И вот мать пришла на случай, если Кронов станет буянить. В конце концов, от человека, который не умел как следует мыть руки, можно ожидать всего. Она была права.

Мать села. Она сидела на стуле и с торжеством смотрела на Кронова. Она выглядела так победно, что можно было подумать, что это она бросила Кронова.

Так они сидели и молчали.

Мать тяжело дышала и искала по карманам платок.

Наконец дочь заметила это и дала ей платок. Мать стала аккуратно и тщательно вытирать лоб, чтобы он не блестел. Потом вытерла щеки. Кронов не досмотрел до конца этого поучительного вытирания. Он встал и ушел из квартиры.

На следующий день она переехала к матери.

Но так все не кончилось.

Ей было тяжело, она плохо спала: ей казалось, что она его обидела и что он умирает.

Ему действительно было плохо – хуже некуда.

Он не знал, что так бывает. Он не мог никого дослушать до конца, он не мог ни с кем разговаривать, все люди его раздражали. Он не мог просто сидеть на стуле потому, что ему все время хотелось бежать к телефону и звонить ей. Он звонил ей и молчал в трубку. Она не хотела его узнавать и поэтому все спрашивала: «Алло, алло…» и делала вид, что не понимает, кто это молчит в трубку.

Потом он решил уехать в другой город насовсем и там работать. Но не смог «подальше от нее».

В это время у него вошло в привычку звонить ей каждую ночь и слушать ее голос и молчать… Он без этого спать не ложился. И он боялся, что однажды позвонит и ее не будет дома ночью…

Однажды он встретил ее. Она очень ему обрадовалась. Она, видно, тоже скучала.

Он узнал у нее об Алеше, который очень вырос. Они договорились, что Кронов придет его навестить… Потом они пошли в ресторан – просто пообедать…

Она сказала потом, что пожалела его тогда… Увидела исхудавшее лицо, повисший, как на вешалке, костюм и тонкую, цыплячью шею… и как он прятался за колонной в метро, когда она шла с работы… и пожалела его.

Наверное, так и было. И еще, наверное, она тогда не знала, будет ли ей хорошо с тем, с другим.

Они попытались снова жить вместе. Вернее, существовать вместе. Считалось, что это нужно ради мальчика Алеши.

Она металась по квартире, и все ее раздражало. …И она «уходила к сестре», а он делал вид, что не понимает, куда она уходит. А она делала вид, будто верит, что он не понимает.

Он презирал себя, обзывал себя, клялся себе, что прекратит этот ужас завтра же. Но когда понимал, что будет жить без нее, у него начинало болеть в животе, как будто ему всадили туда пулю.

Однажды она вернулась домой очень поздно, ночью. На улице лил дождь, она была в черном мокром плаще. Она неслышно хотела пройти по коридору… Но он открыл дверь из своей комнаты. И он увидел ее в черном, сверкающем плаще, поднявшуюся на цыпочки, чтобы прошмыгнуть по коридору в свою комнату… этакая сука… кошка после гуляний.

Она посмотрела на него, и что-то страшное – от его глаз к ее глазам…И она поняла, о чем он думает. Она заплакала. Она плакала и говорила, задыхаясь:

– Я не хотела… Я не хотела говорить с тобой по телефону… Но ты звонил, ты проверял, где я сплю ночью… А я ведь специально возвращалась для тебя… Потому что мне тебя жалко… было… Как же ты смеешь… так… смотреть на меня… Я ненавижу тебя… Зачем ты допустил эту жизнь… Я не хотела… Я не хотела…

Она выбежала из квартиры – в ночь, в дождь.

В комнате еще пахло ее духами… И висело ее платье.

Он сидел на стуле и тупо повторял любимую фразу преподавателя Григулиса:

– Смейтесь, всегда смейтесь, чтобы не заплакать.

Это и был конец.

Ему удалось посмеяться, но позже.

К тому времени Кронов начал писать пьесы… В этом – нечто безумное. Молодым людям надо писать стихи. Но зануда Кронов упорно писал пьесы.

И бедняга был потерян для науки. Он так и не стал Нобелевским лауреатом, как обещал ей когда-то…

Однажды, разбирая архив, он нашел сентиментальнейший рассказ о разводе и, выполняя просьбу нобелевского лауреата Григулиса, написал веселую пьеску.