— Господи!.. — Он испустил усталый вздох.

Я и не рассчитывал на понимание. Хоть брат заинтересовался, чего я, впрочем, ожидал, ведь он сам немного киноман.

— А о чем?

— Ну, пока рано об этом. Так просто не объяснишь.

— А какой жанр? Боевик, приключения? Романтическая комедия? Реализм?

— Нет, не то и не это. Пока не хочу рассказывать. Может, дам почитать, когда закончу.

— О! Вот это подача! Будь я голливудским продюсером, я бы тебя враз взял, без вопросов!

После обеда, поцелуев и семейных «спасибо» мама и папа наконец уехали домой, а Николас и Кэрол перешли в бар, чтобы поучаствовать в попойке со мной и обычными подозреваемыми. Друзья, которых я скопил за дюжину лет в Сифорде, отбирались из узкой группы людей с одинаковым мировоззрением: они не хотели бы умереть в городе, в котором живут. В итоге мы оригинально решили проблему того, что в Сифорде нечем заняться: приходили в пивную и жаловались, что в Сифорде нечем заняться. Моя семья за эти годы познакомилась с большинством моих друзей, но когда все собирались вот так вместе, мне все еще было неловко, что брат с женой — этакие столичные штучки и умницы, а друзья у меня — этакие провинциальные неряхи. Впрочем, я не осуждаю мою хорошо одетую невестку за то, что она слегка отпрянула, когда рядом с ней плюхнулся вонючий Норман — наш местный байкер.

Есть люди, которые не признают мяса, а иные религии запрещают стричься. Личное кредо Нормана, по-видимому, не позволяет мыться. Одно время к нему приклеилась кличка «Псина», но, по моему убеждению, это несправедливо: изо рта моей псины так не воняет, как от Нормана. Он уверяет, что мыть волосы противоестественно. «Если не мыться, то, может, чуток и попахивает, — признавался он, — зато в конце концов волосы начинают сами очищаться с помощью естественной смазки на черепе». Я знал Нормана десять лет, но естественная смазка пока не проявилась. Наверное, его шевелюра все еще оправляется от последней атаки шампуня, которой подверглась в начале 1990-х. Норман — один из последних доживших до наших дней представителей ранее весьма многочисленного вида, которых в шестидесятые годы возбужденные теледикторы именовали «рокерами». Каждое лето огромные стада таких мужиков мигрировали на побережье, но их численность резко упала из-за проблем с нефтепродуктами на пляжах. Нефтепродуктов на пляжах не хватало. И вот теперь неопрятная кожаная куртка Нормана терлась о дорогой костюм моей невестки; та вскочила и щедро вызвалась сбегать для всех за выпивкой.

Вполне справедливо, что в нашей компании социальных изгоев именно Норман, который не придавал ни малейшего значения внешности, практиковал долговременные отношения. С другой стороны от Нормана сидела его девушка, Панда. Она тоже была вся в металле и коже, хотя и забыла нашить на джинсы старое пропитанное пивом полотенце. Имя Панда — несколько странное производное от «Миранда», и только через пару лет знакомства с ней я узнал, что она окончила Челтнемский женский колледж,[9]а весь этот имидж байкерши — реакция на воспитание кисейной барышни. Панда красила волосы в черный цвет, но корни выдавали ее невинно-блондинистое происхождение. Чтобы помнить, что нож надо держать не по этикету, Панде требовалось усилие. Кэрол подала ей последний стакан с подноса.

— А вам портвейн. «Кокбурнс», да? — спросила моя одетая с иголочки невестка.

— Вообще-то произносится «Кобернс», — поправила неряшливая рокерша.

Несмотря на классовые трения, алкоголь вскоре возымел свое магическое действие, все болтали и смеялись. Норман жаловался мне, что родители Панды его не любят:

— Просто потому что у меня вот тут череп и кости.

— Да, лоб — не совсем обычное место для татуировки.

Мой брат увлеченно завел политическую дискуссию с другим моим приятелем. Дэйв — циничный йоркширский мужлан, который перестал голосовать за лейбористов намного раньше всех, и вовсе не из-за какой-то там философии яппи или неудачной социальной политики, а просто Лейбористская партия выбрала своим символом красную розу. «Красная роза Ланкашира, на хер! — фыркал он каждый раз, когда речь заходила о политике. — А чем им не нравится Белая роза Йоркшира?» Дело не в том, что у Дэйва на кого-то зуб. Просто ему нужно еще немного времени, чтобы простить герцога Ланкастера за то, что тот победил в Войне Алой и Белой Розы в 1485 году.

Хотя Дэйв живет далековато от Йоркшира, он при любой возможности возмущается южными ценами и слабой пенностью пива, укоряя нас, мягкотелых южан, в том, что мы не можем обойтись без всякой глупой роскоши, вроде пальто зимой. Почти навязчивый страх показаться лохом или простаком сделал Дэйва таким циником, что он полагает, будто престарелые дамы на Хай-стрит с собаками-поводырями просто прикидываются слепыми. Ему показывали отчет какой-нибудь организации о благотворительности в развивающихся странах; «Слышь, Дэйв, говорят, оспу победили во всем мире». А он хмыкал в ответ: «Типичная фармацевтическая афера». Его нелепые заявления заставляли с ним не соглашаться, и тогда вы увязали в бессмысленном споре, который для Дэйва и есть любимое средство общения.

— То есть как это — барсуков не бывает?! — возопил мой пораженный брат.

— Факт. Их придумали. Виртуальный вид животных, — настаивал Дэйв.

— Ерунда! Ясное дело, барсуки существуют.

— А ты их видел хоть раз?

— Ну, в общем, нет… но многие…

— Многие говорят, что видели летающие тарелочки. Это не значит, что они существуют. Норман, ты хоть раз барсука видел?

— Ну, в документальных фильмах о природе…

— Это ничего не доказывает. Я по телику НЛО тоже видел.

— А я как-то видел барсука в НЛО, — добавил я невпопад.

— Зато я видела барсука, — сказала Нэнси. — Правда, мертвого, на дороге валялся.

— Любой жулик подделает дохлого барсука. Или там круги на пшеничном поле. Его и подбросили, чтобы ты думала, будто барсуки существуют.

В итоге мой брат был вынужден признать, что, возможно, барсуки не существуют, и попытался сменить тему. Через пять минут я услышал, как он кричит: «То есть как это — в 1940-е годы ничего не происходило?!»

Я сидел рядом с Нэнси, которая объявила, что наконец-то получила из проявки фотографии нашего последнего отпуска Каждый год в августе мы толпой ездим дикарями в Нормандию и благодаря фотоаппарату Нэнси собрали дивную коллекцию размытых снимков ее большого пальца. Самые туманные кадры снабжались овальными этикетками с указанием вероятной проблемы. Проблема: закрыт объектив. Решение: не доверять Нэнси фотоаппарат Держать Нэнси подальше от всякого рода техники.

— Это может стать новым прорывом в фотографии, — предположил я. — Сначала изобрели одноразовый фотоаппарат, который выбрасывают. Теперь Нэнси стала делать фотографии, которые выбрасывают.

Вечер тянулся, все смеялись и шутили, дарили мне прикольные открытки и разворачивали маленькие забавные подарки, и я вдруг понял, что действительно счастлив.