– Не стоит, мистер Мак-Келли.

– Брент.

– Я не стану для тебя позировать, и точка.

Он мягко вздохнул и протянул ей левую ладонь. Едва Гейли подала ему руку, он снова, как в баре, переплел свои пальцы с ее.

– Сдаешься? – спросила она.

– А тебе жаль?

– Нисколько. Я отказываюсь позировать.

К этому моменту они уже вернулись к двери заведения. Гейли остановила спутника:

– Мистер Мак-Келли… Брент, я хотела сказать: ты – великолепный художник. Я никогда не видела таких картин. Они изумительны.

Почти незаметно дрогнули уголки его рта. Брент сделал шаг к Гейли, взял ее за руки и, поднеся тонкие пальцы к своим губам, лишь дыханием прикоснулся к ним. Лучше бы он прижег их раскаленным железом – чувства Гейли всколыхнулись с новой силой, сердце отчаянно забилось, дыхание стало прерывистым, а мир опрокинулся…

– Благодарю. – Его голос прозвучал слишком сухо. – Но почему же ты не хочешь, чтобы величайший живописец написал твой портрет и увековечил твой образ?!

– Я призналась, что мне нравятся твои работы, но не говорила, что ты – Микеланджело.

Он добродушно рассмеялся:

– У меня еще есть время.

– Мистер Мак-Келли, а вы согласились бы позировать в обнаженном виде человеку, который вот-вот набросится на вас?

– Но ведь это пока невозможно?

– Пока?!

– Ну да, пока ты не дала окончательного ответа.

– Видите ли, маэстро, вы упускаете важное обстоятельство.

– Какое же?

– Надеюсь, окончательным ответом я вас разочарую. Не в моих правилах спешить в постель к едва знакомому мужчине.

Несколько долгих минут он молчал, а потом выгнул дугой густую темную бровь и мягко проговорил:

– А разве я просил об этом?

– Да. Уже три раза с момента встречи, – сухо ответила Гейли.

– Тогда прости… Хотя я не настаивал, чтобы сразу в постель… На это у меня еще куча времени. А твой окончательный ответ можно отложить… Поживем – увидим, не так ли? Обещаю играть честно. Без дураков. Я – художник. Может, не Микеланджело, но чем черт не шутит. Возможно, я – один из величайших мастеров нашего века? Об этом судить историкам. Послушай, я не буду приближаться к тебе, пока не оденешься. А если тебе вдруг захочется одеться, то что ж… Возможно, пройдет немного времени, и ты почувствуешь отвращение к позированию.

– Оказывается, ты еще та штучка! – Гейли заставила голос звучать гневно и презрительно. Странные чувства владели ею. Она никогда не сталкивалась с такой откровенностью и не ожидала подобного от Брента Мак-Келли.

– Да, – подтвердил он.

– Скажи-ка, ты говоришь такое всем натурщицам?

– До сих пор никому.

Гейли не уловила в его словах ни капли фальши. Вновь ее тело всколыхнула волна чувственной силы. После этого глупо было отрицать, сколь мощные чувства пробуждал в ней Брент. Она решила держаться подальше от него. Ей только хотелось узнать, сумеет ли остаться свободной в мыслях об этом человеке, если не будет с ним больше видеться. Он казался ей сложнейшей загадкой. Нынешнее общение было недолгим и довольно грубым. А ей по-прежнему чудилось, что они – давно потерявшиеся друзья. Хотя нет. Потерявшиеся влюбленные.

Скорее всего он прав, говоря о своих чувствах откровенно и честно. Хотя какие чувства! Обычное яркое, но эгоистическое желание, а она для подобных страстей не годится. Возможно, у нее несколько старомодные правила, и хотя она не ханжа, но предпочитает хорошенько узнать человека, прежде чем перейти к более близким отношениям. У нее есть правило – на первом свидании позволительно лишь дружеское рукопожатие. Ни разу в жизни, даже с Тейном, она не вела себя иначе. Но с Брентом взаимоотношения развивались по-другому. Это ее пугало.

Внезапно Гейли захотелось провести рукой по его волосам, почувствовать вкус его губ. О Господи, более того! Она мечтала быть с ним. Прильнуть к нему, доверчиво и беззащитно, вспыхнуть от этого… Познать его. Стоять так же, как те двое на его картине, чьи объятия напоминали о безыскусном чувстве между мужчиной и женщиной, о страстной влюбленности и ответственности, вожделении и надежности, о бесконечной любви, для которой остальной мир – тьма и молчание, которая громаднее Вселенной.

Неожиданно она поняла, что все время пристально вглядывалась в его лицо. Брент не отрывал от нее глаз. Гейли поплотнее запахнула его куртку на груди:

– Пора. Холодно.

– Да, пожалуй, пора.

Но ни один из них не сделал ни шагу. Поминутно открывались и закрывались двери «Красного льва». Мимо Брента и Гейли, то пересмеиваясь, то недовольно обсуждая холодную погоду, проходили пары. Время от времени кто-нибудь с любопытством бросал на них взгляд, но они этого не замечали.

Вдруг Гейли улыбнулась. Не чему-то определенному, а просто так. Ей нравился Брент, и между ними витали чувства, пробужденные его картиной.

– А ты когда-нибудь любил так же? – наконец задумчиво спросила она.

– Что-что? – Смоляная бровь удивленно и лукаво приподнялась.

Гейли покраснела, решив, что Брент смеется над ее сентиментальностью. Она-то спросила о любви, а он подумал о вожделении.

– Нет-нет, ничего…

– Извини, это я должен просить прощения. Конечно, ты говорила о картине. «Джим и Мери». – Он замолчал и пожал плечами. – Нет, никогда. Я никогда не был так влюблен.

– Но как же… Как тебе удалось передать такое?

– Воображение… Надежды… Должно быть, именно так любят по-настоящему. Так ты это видишь?

– Я не знаю.

– Но наверняка тебе есть что сказать.

– Ну и пристал! Да!

– Так с тобой такое уже было? – снова спросил Брент, и Гейли заметила, что он держит ее руки в своих ладонях.

– Это не твое дело…

Его пальцы жестко обвили запястья Гейли.

– Говори, было?

Она тяжко сглотнула и покачала головой:

– Я… Уф! Нет. – С трудом выдавив из себя пару слов и не подняв глаз, она добавила уже мягче: – Было, но не так.

Брент улыбнулся, потом рассмеялся, а потом прошептал возле ее уха:

– Хорошо. Значит, сберегла себя для меня. Эта выходка заставила Гейли взорваться:

– Да ты надутый сукин сын!

– «Надутый»? Я протестую. Возможно, немного нахальный, но уж никак не надутый.

– Нет, надутый!

– Я предпочитаю слово «самонадеянный».

– Согласна. Это более точно дорисует твой портрет. Но поверь мне, «надутый» – как раз то, что надо.