– Так что ж, ребята ходят, – промямлил Женька. – Если нужно…

– Но ты на подвиги не рвешься?

– Товарищ старший сержант, войны вроде не предвидится. Если нужно, пойду, конечно. Но вообще-то я не очень агрессивный, – уныло признался Женька.

– Вот это правильно, – Мезина неожиданно усмехнулась. – Уровень агрессивности в наше время легко корректируется нужными инъекциями или оральным приемом специальных препаратов. Значит, так – два дня испытательного срока. Сдохнешь – я не виновата. Правило первое, и пока единственное: бежишь – умираешь – встаешь и опять бежишь. Естественно, бежать будешь не только ногами. Готов сдохнуть жестоко?

– Так точно!

– Иди снег дочищай, лошара.

* * *

Следующим утром Женька бежал сквозь снег. Маршрут знакомый. Екатерина не подгоняла, трусила следом, отставая метров на двадцать. Женька старался. Перегнул – после Пушкинского моста шатало как пьяного, едва перебирал свинцовыми ногами, хрипел. Скатился в подземный переход, напугав ранних прохожих. Екатерина уже не бежала, шла следом. Но Женька действительно быстрее не мог. Топтался словно на одном месте, в глазах даже темнело.

– Стоп, Земляков!

Женька с трудом разглядел, что она протягивает, – оказалось, шапочку потерял где-то. Ввалился в КПП, – сержантша еще с кем-то разговаривала, – Женька ничего не слышал, так сердце громыхало.

Душ. Когда выполз, начальница отобрала полотенце.

– На завтрак сегодня можешь не ходить. Чайник включишь, там печенье в коробке.

После чая Женька поправлял заправку койки, плюхнулся, совершенно забывшись. Вошла нагруженная сержантша: папки какие-то, пачка бумаги. Ноутбук и принтер.

– Расслабился? Принимай агрегат и словари. К вечеру перевод вот этого и этого документа должен быть готов. Твой анализ авторов. Личные характеристики дашь. Изложишь по-русски. Обед не вздумай пропустить. Я тебя вижу либо за ноутом, либо на турнике во дворе. Уловил? Все, можешь умирать.

Умереть Женька не умер, но был весьма близок к летальному исходу. Просто чудовищные документы. Исторические, практически времен Третьего рейха. Воспоминания какого-то склеротического ветерана еще ничего себе. Но копии нескольких листков, исписанных порывистым почерком, – просто рафинированный садизм. А сокращения? Ну, фашисты проклятые.

– Почему к турнику только раз выходил? Стесняешься? Я тебе завтра бикини в цветочек принесу. Нацепишь и пойдешь.

Не забывала подопечного товарищ старший сержант, заглядывала в гости.

Закончил Женька с переводом только около двух ночи. Нерешительно постучал в кабинет начальства – надзирательница сидела вместе с майором, мерцал огромный монитор. Екатерина выглянула в коридор:

– Закончил? Хреново, Земляков. С такими скоростями мы многого не добьемся. Расслабься на турнике. Если руки будут ныть – плохо. Ты конечностей вообще не должен чувствовать. Потом чашка чая и отбой. Утречком проверим – ничего там за ночь с ЦПКиО не случилось?

Рухнув на койку, Женька едва успел подумать, что день какой-то секундный выдался. Ох, какой классной подушка показалась.

* * *

– Подъем! Рядовой, у тебя часы есть? Или обязательно мне орать нужно? Развивай внутренний хронометр. Через сорок пять секунд – у входа. Форма одежды спортивная.

Снова Крымский мост, подошвы кроссовок оскальзываются на предательских наледях. Нужно темп правильный взять, с учетом вчерашних ошибок. По раннему времени прохожих почти нет. А те, что есть, оглядываются на бегунов. Не на Женьку, естественно, – нужен кому неуклюжий парень? Партнершей любуются. Может, кто-то и выводы неправильные делает. Ох, неправильные. Сука она. Чистокровная. Вот с кого садисток-надзирательниц лепить. Сдохни, рядовой.

– Носом дыши. Носом, я сказала!

Не сдох. Снова шатало так, что плечо о столб ушиб.

– Земляков, ты что-нибудь о расчете сил и средств слышал? – в голосе сержантши явная досада. – Не нагружали вас столь скучными материями? Ты кроме ног еще и голову используй. Я имею в виду, не только столбы ею околачивай, но и по прямому назначению.

– Так точно, – Женька пытался сплюнуть, но слюна клеилась до невозможности.

* * *

– Земляков, неделя к концу подходит. Завтра у всех нормальных людей банно-прачечный день, а у некоторых и просто законный выходной. А кое у кого праздник со слезами на глазах, то есть торжественная присяга. Положено, чтобы юноша перед новым этапом своей жизни пульнул из чего-нибудь похожего на настоящее оружие. Ты когда-нибудь стрелял?

– Так точно!

– Рогатка? Лук и стрелы с присосками? Трубочка и жеваная бумага?

– Никак нет! Из охотничьего стрелял. 12-й калибр. И еще из пневматики. У меня на даче ружье есть. Отец когда-то подарил «Норику».

– Трогательно. Но ничего испанского предложить не могу. Обойдемся проверенными изделиями иных фирм. Пошли.

В подвале Женька еще не был. Оказалось, вовсе не подвал, а вполне приличный этаж. Свернули, из-за стола встал смутно знакомый прапорщик. Насмешливо взглянув на новобранца, принялся отпирать дверь.

– Спасибо, Сергеич. Ты нас оставь в интиме. Сам понимаешь – дефлорация.

– Бесстыжая вы, Екатерина Георгиевна, – прапор покачал головой и, ухмыляясь, вышел в коридор.

Тир был невелик. Метров тридцать. Три поясных мишени, смутно подсвеченные желтым светом.

Мезина угрожающим голосом зачитала пространную инструкцию по ТБ.

– Уяснил?

– Так точно!

– Стоп, ты пока в струну тянуться отставь. Оружием занимаемся. Спрашивай, что не понятно, без всяких там церемоний. Не тот момент. Да, в журнале все-таки распишись, а то меня за задницу возьмут.

Женька поставил закорючку, обратив внимание, что на странице почти сплошь росписи самой ст. серж. Мезиной.

– Итак, устройство стреляющее, под названием «АК-74». Калибр – 5,45, емкость магазина – 30 патронов.

– Автомат Калашникова, – несколько обиженно сказал Женька. – У комендантского взвода в оружейке такие. Я, в принципе, знаком.

– Тогда валяй. Вот ствол, вот магазин, патроны. Приготовить оружие, о готовности к открытию огня доложить.

Патроны в магазин лезли довольно неохотно. Женька справился, присоединил магазин, неуверенно потянул затвор:

– Готово, товарищ старший сержант. Стрелять?

– На предохранитель поставь.

Женька осторожно положил автомат. Екатерина сидела на стойке, смотрела с очень странным выражением.

– Я не Рембо, – смущенно признал новобранец.

– Серьезно?! А я уж было подумала. Слушай, ты стрелять ведь не хочешь?

– Почему, интересно ведь.

Екатерина как-то мученически вздохнула: