через пару минут прибыла машина с красиво одетыми девушками. Они поднялись на палубу, и я дал знак капитану, что мы готовы к отплытию.

***

– Обожаю яхтинг до тошноты, – простонал позеленевший Саня, повиснув на перилах.

– Да уж… Ты какой-то слабенький, бледненький. Вот, возьми таблы от укачивания и смотри на линию горизонта, – я протянул ему блистер. – До завтрашнего дня привыкнешь.

Ночка у нас прошла бурно. Может, еще поэтому Сане было плохо. Я встретил его, когда вышел из рубки капитана, который сказал, что мы приближались к порту де Бланес. Там у нас планировалась остановка и прогулка по городу. Уже издалека было видно утопающие в темно-зеленых садах белые домики.

Я прошёл по мокрой палубе к лежакам, чтобы там дождаться причала. Хотелось освежиться и подышать после вчерашнего.

– Какое у тебя красивое полосатое поло! – пропела Иветта, моя девушка для морской прогулки. Вчера, как хозяин судна, я выбирал первым из представленного ассортимента. У Михи отличный вкус, выбрал самых дорогих. Белокурая красотка выбралась из каюты в одном купальнике и солнцезащитных очках и устроилась на соседнем лежаке. В руках она держала оранжевый коктейль с апельсиновыми дольками.

– Givenchy2, – бросил я небрежно.

– О-о! Вау!

Прикусив губу, девушка подняла очки на лоб и скользнула изучающим взглядом по моим белым шортам и синим кроссовкам.

– Чем занимаешься в Испании?

– Ничем, – она хитро улыбнулась. – Просто отдыхаю.

– До отпуска много работала? – я знал ответ, но продолжал бессмысленно болтать с ней.

– Не-а, я не люблю работать, – она отпила из бокала, после чего поставила его на бедро, продолжая придерживать рукой. Я с интересом наблюдал, как капелька конденсата скатилась по стеклу и заскользила вниз по золотисто-загорелой коже. – Какой смысл в том, чтобы гнуть спину? Так можно быстро состариться, получить разные болячки, а потом все заработанные деньги все равно спустить на их же лечение. Как по мне, гораздо приятнее наслаждаться солнцем, пить что-нибудь вкусное и быть в приятном мужском обществе, – она повернулась ко мне лицом и кокетливо облизнула губы.

– Я тоже не люблю работать. Но мой отец настаивает на том, что для меня настало время заняться семейным бизнесом. Он считает, что в этой жизни необходимо проявить свой талант, способности и принести пользу обществу. И что немаловажно – заработать как можно больше денег.

– Я и так приношу пользу, – она отставила бокал, подскочила с лежака и уселась ко мне на колени. – Я, например, умею поднимать настроение. В этом мой талант.

Ухмыльнувшись, притянул ее к себе и подумал, что до конца поездки надо постараться не забыть, как ее зовут. Светлые волосы щекотали мое лицо, когда она меня целовала.

– А этот морской волк умеет поднимать настроение? – она провела красными ноготками под моим поло с вышитым золотым якорем.

– Еще как! – я улыбнулся и с самодовольным видом достал кредитку из кармана. – Скоро причалим к городу Бланес, можете с девчонками купить себе что-нибудь.

Она взвизгнула, порывисто поцеловала меня в щеку и рванула к каютам, забыв про недопитый коктейль.

– Кроссовки надень, – крикнул я ей вслед, а потом добавил себе под нос, – а то поскользнешься еще на мокрой палубе, как там тебя, башку разобьешь.

Яхта шла мимо бежево-розовых скал и уютных небольших бухт. Зеленые сады, стройные свечи кипарисов, пышные виноградники… Солнце светило так ярко, что было больно смотреть на воду. И все же я уставился на побережье Коста-Брава, на вздыхавшее лазурное море, покрытое белыми барашками, на гористый берег. То и дело над водой взмывали белоснежные острокрылые чайки, высматривая добычу, и падали, заметив в волнах серебристую рыбу, высоко поднимая над спиной крылья. Пейзажи напомнили мне, что в моей дорожной сумке лежали кисти, краски и холст. Когда все будут спать, надо будет прийти на палубу и порисовать в одиночестве…

В ближайшей каюте слышались глухие радостные крики, но мне не хотелось возвращаться к компании. Я взял бинокль и с упоением начал рассматривать окрестности, вдыхая соленый воздух, смешанный с ароматом сосновых лесов, что покрывали испанские берега.

Воспоминания навеял хвойный аромат, врывающийся в открытое окно нашей с Владимиром кельи. В утренних лучах кружилась золотая пыль. За несколько дней я успел здесь обосноваться: мне все-таки привезли медицинскую кровать, каждое утро приходили массажист и медбрат. Они приехали вслед за мной и устроились в ближайшем городе. Меня мыли, массажировали, одевали в компрессионное белье, а поверх него – в обычную одежду, чаще всего, в джинсы и свитшоты. Медицинские и гигиенические процедуры сменялись утренней службой: мне до сих пор было не до конца понятно, что на них происходило. Оставалось просто наблюдать, как мужчины с бородами ходят по залу в золотых одеждах, исчезают на время за загадочными дверцами и появляются снова. Я планировал как-нибудь расспросить об этом Владимира подробнее, когда он будет посвободнее.

Сегодня утром у него были дела: послушник ненадолго отлучился в соседнюю деревушку – Преображенку, где велись восстановительные работы в приписанном к монастырю храме. Я же решил не ехать с ним, захотелось остаться в комнате одному. Теперь это была такая редкость. К тому же он пообещал скоро вернуться.

К моему удивлению, одиночество мне быстро наскучило, потому что без Владимира я ничего не мог сделать. Попробовал молиться, раз уж за этим приехал в монастырь. В голове крутилась одна мысль – вот сейчас Спаситель увидит, какой я старательный, и тут же меня излечит. Но ничего подобного не произошло. Поэтому я начал рассматривать потемневшие от времени иконы, но и это мне надоело. Мысли постоянно куда-то улетали, я никак не мог сосредоточиться. Наконец, задумался о бессмысленности своей жизни, утекающей в небытие с каждой минутой. Я разочарованно вздохнул и уставился в окно на белокаменные стены старинного храма. Вспомнил Липовку, рыжеволосую девчонку. Вот же чокнутая! Интересно, почему Вита такая пугливая и нервная? Потому что долго живет одна? И почему она живет одна? Зачем столько собак? Вообще-то я не собирался совать нос в чужие дела. Мне хватало и своих забот, чтобы еще беспокоиться о чужих проблемах. И все же, некоторое время размышлял о ней.

Захотелось пить, и мне нужна была чья-нибудь помощь. Изловчившись, я выбрался в тускло освещенный общий коридор, распахнув полностью дверь, предусмотрительно оставленную Владимиром приоткрытой. Я заметил, что из одной светлой кельи через щелочку в сумрачный коридор падала полоска света. Подъехал ближе.

– Там есть кто-нибудь? Могу войти? – мне очень хотелось, чтобы кто-нибудь ответил.

– Проходите, – ответил низкий мужской голос.

Я нажал подбородком на рычажок, коляска поехала вперед, и дверь поддалась. Комната была залита ярким светом, шторы распахнуты. Солнце струилось на стол, заставленный красками, стаканами с водой и какими-то досочками. Монах еще несколько мгновений что-то выводил кистью, зажатой в пальцах, заляпанных кое-где краской, но потом повернулся ко мне и задержал взгляд на ремнях, что сдерживали мое тело. Я же уставился на его обезображенное лицо. Старая рана походила на сильный ожог.

– М-да, правду говорят, что церковь – это не курорт, а больница, – он откинулся на спинку стула, поправил рясу и снова посмотрел на меня дегтярно-темными глазами. – Это меня война в Афганистане обожгла, – он коснулся пальцами шрамов на щеке. – Подойди ближе… Я тебя видел на службе, парень. Ты недавно к нам приехал?

– Несколько дней назад.

Незнакомец кивнул.

– Нравится в монастыре?

– Непривычно тихо после Москвы и ничего не понятно.

Он улыбнулся.

– Меня зовут отец Павел. Я – монах, преподаю в иконописной школе при Тобольской Духовной семинарии, а живу здесь.

– Матвей. Приехал паломником.

Я посмотрел на его стол:

– Мне тоже всегда хотелось рисовать, но отец не разрешал. А теперь уже никогда не смогу взять кисть в руки.

– В нашей школе есть девушка, которая пишет иконы, сжав кисточку губами. У нее хорошо получается. Хотя это очень тонкая работа – писать образы святых. Но при желании можно приловчиться. Что бы тебе хотелось нарисовать?

– Какой толк об этом говорить, если у меня ничего не выйдет…