Мы слишком близко, и это сводит меня с ума. Он тяжело дышит, водит взглядом по моему лицу, по телу.

Катастрофа слишком близка. Мы не можем это контролировать…

Глава8. Марк

Фотографии…

Как мало в них жизни и как много в них смысла.

Я помню тот день. Милена была моей… женой. Но больше всего мне нравилось, что она была моей. Сумбурно, но штамп в паспорте для меня ничего не значил. Больше значили чувства.

Память – странная штука, и я ее закапываю каждый день уже полтора года,  просыпаясь в одиночестве. Бью в стену кулаками, понимая, что мне не хватает Милены, но и простить, принять саму мысль не могу. Дилемма, которая довела меня, хоть с виду и не скажешь, что меня что-то жрет изнутри.

И сейчас она не могла знать, что я приду. Значит… Да ни черта не значат эти дурацкие фотографии? Нравится ей смотреть? Пусть смотрит и вспоминает, что потеряла.

Только ярость уже закипела во мне. И это «прости» только больше вывело из себя.

– Зачем ты приехал? – снова спрашивает Милена, но не отходит ни на шаг.

Мы так близко, и без узкого коктейльного платья, без туфель на шпильках она такая родная, домашняя.

И ведь действительно, нахрена я приперся, едва получил сообщение с адресом?

Всю дорогу повторял сам себе, что хочу взглянуть на фотографии, но как-то неубедительно.

– Фотографии, – отвечаю, хотя сейчас мне нет до них дела.

А вот до Милены, кажется, есть. Это какое-то безумие – так ненавидеть и так хотеть ее.

И она это понимает. Мы слишком хорошо знаем друг друга, чтобы не заметить малейшее изменение во взглядах, в жестах, в мимике.

Еще эта квартира… Она почти копия той, в которой началась наша семейная жизнь. И ведь мы были там счастливы, несмотря на отсутствие ремонта и наличие тараканов на кухне. Оказавшись здесь, я будто перенесся на почти десять лет назад, когда у меня не было ничего. Была она, моя жена. И пусть я ничего не мог ей дать, она все равно была со мной.

Когда все изменилось и полетело в бездну?

Милена вздрагивает, когда я наклоняюсь к ней, но не отступает.

– С годовщиной, милая, – тихо произношу и, сжав пальцами ее лицо, целую.

Я сам себе отвратителен в этот момент. Будто сдыхающий от жажды, нашедший в пустыне только ракетное топливо. И ведь будешь пить, потому что жидкость. Дурацкое сравнение, но чувствую я себя именно так.

Милена цепляется за мою руку, которой я продолжаю давить на ее лицо, чуть ниже локтя. Больно, но ей от моей хватки наверняка еще больнее. Только что это значит, когда внутри намного хуже?

И тут острая боль, как выстрел, пронзает мозг. Отстраняюсь и прикладываю пальцы к губе.

Кровь… Ненавижу ее вид.

Один уголок губ Милены тоже в моей крови, и я усмехаюсь:

– Решила зубы показать?

– Жизнь заставила.

Передо мной уже не та восемнадцатилетняя девочка, которую я встретил ровно десять лет назад. Сейчас я вижу и пролегшую на лбу морщину, и темные круги под глазами, и изменившийся, немного погасший взгляд.

Жизнь, говорит, заставила?

– Ты сама это выбрала, – обвожу рукой пространство убогой кухни.

Милена не отвечает. Подходит к раковине, включает воду и смывает кровь с лица. Потом берет полотенце и, намочив край, подрагивающими руками передает мне.

– Это ты выбрал, – говорит наконец-то.

Сколько времени меня мучили сомнения, и сейчас они достигли критической точки. Приложив полотенце к губе, молча выхожу из кухни и иду в единственную комнату. Шкаф с закрытой картоном дырой вместо отсутствующего стекла, прогнувшийся диван, застеленный покрывалом, детская кроватка рядом… Пустая.

Милена появляется в комнате следом и, стреляя глазами, спрашивает:

– Что ты делаешь?

Я игнорирую ее вопрос.

– А где твой ребенок?

Дергается от моего вопроса, даже, я бы сказал, пугается его. Но через пару секунд отвечает:

– У Брониславы.

Как интересно… Ребенка сестре, а сама в полной заднице. Но я не могу промолчать. Убираю полотенце от лица и замечаю:

– Жена из тебя получилась так себе, а мать, видимо, еще хуже. Возможно, с Брониславой ей будет даже лучше.

Я специально не произношу имя, потому что оно рвет в клочья остатки моего сердца. И снова сомнение: а вдруг все-таки моя? Я так и не смог открыть присланный файл со свидетельством о рождении.

Не знаю даже, чего боялся… Сопоставить даты? И понять, мой это ребенок или нет?

– Когда ты стал такой сволочью?

И голос дрожит, и в глазах слезы – занимательная картина, только не трогает. Что-то сегодня дрогнуло, когда я увидел Милену, а сейчас вернулось обратно. И мне это нравится больше – я пуст, никаких эмоций. Это привычно уже, это правильно.

– Предсказуемый итог, когда ты разочаровываешься.

Сам пустой, а хочу ее эмоций. И даже мысленно прошу их.

Милена реагирует быстро. Подходит ближе и бьет кулаком мне в грудь, а слезы уже катятся градом по щекам.

– Ты! Я всего лишь хотела попросить о помощи… Я предупредила и тебя, потому что не хочу, чтобы… Но тебе плевать, на всех плевать!

Продолжает бить кулаками, пока несет несуразицу, а у меня на лице расплывается какая-то болезненно-удовлетворенная улыбка.

Хотел – получил.

И пока Милена меня бьет, будто срабатывает закон притяжения к дивану. Я уже возле него, упираюсь ногами в край и тяну ее за собой. Падает на меня сверху и замирает, глядя так, как в первый раз. Диван скрипит, тоже как в первый раз.

Все напоминает о нас прежних, даже взгляд Милены становится другим.

– Марк…

И этот голос, сводивший меня с ума изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Только она умеет так произносить мое имя, только она умеет так смотреть, что и возбуждает, и страшно становится. Лишь бы не сделать ей больно.

В первый раз я боялся к ней прикоснуться, а сейчас хочу именно боли. Ее боли… Чтобы Милена поняла всю глубину моей.

– Попробуешь еще раз укусить…

– Марк, уходи.

Я хочу губами прикоснуться к ее слезам, которые катятся по вискам, хочу, чтобы она не закрывала глаза, хочу… ее хочу. Мне всегда было мало, а сейчас это желание ощущается настолько остро, что я не могу рационально мыслить, лежа на женском теле, слыша учащенное биение сердца.

Милена до сих пор меня сводит с ума – с этим, увы, я ничего не могу сделать. Она мне нужна сейчас, и