их не трогать меня с этим треклятым браком всего год! Разве я просила о невозможном?! Разве нам есть, куда спешить? Я возвращалась домой, зная, что напишу прекрасный роман, и у меня будут сотни возможностей для этого, но что теперь?..

От отчаяния мне хотелось лезть на стены. Больше всего на свете я любила писать. Тяга к сочинительству росла во мне с самого раннего детства, и я знала, всегда знала, что однажды напишу прекрасную книгу — о любви, о горе, о счастье… да о чём угодно! В Кембридже у нас был маленький писательский клуб, где мы делились своими зарисовками, критиковали и восхваляли других. Там же во мне и взрастили эту уверенность — по приезде в Роузфилд я должна написать книгу. Мой преподаватель по зарубежной литературе, мистер Мэнфилд, вызвался первым её прочесть и взял с меня обещание — через год я вернусь в Кембридж с увесистой стопкой собственной рукописи. Но теперь… теперь, кажется, я вернусь туда лишь с увесистым камнем на безымянном пальце и крикливым младенцем на руках.

Как же это всё ужасно!

— Я не понимаю… почему ты решила, что таких возможностей у тебя не будет? — Шарлотт подняла взгляд со строчек на измятых страницах. — Или это из-за бала? Перестань, Эйла, мама не станет заниматься глупостями, которые ты себе там надумала. И хватит вырывать страницы! Ты пишешь очень интересно! Что это?

Подойдя к сестре и грубо вырвав листы из её рук, я смяла те в маленькие комки и бросила к шкафу.

— Не будь столь наивной, Шарлотт! — выпалила я. — Как, по-твоему, ты познакомилась с Луи?!

— У нас с Луи искренние чувства! — принялась защищаться сестра. — Как ты смеешь такое говорить?

— Никто не сомневается в ваших чувствах! Но разве не странно то, что за месяц до вашего знакомства Розалинда стала частой гостьей в имении твоего обожаемого будущего мужа?

Мой голос звонким эхом отбился от стен. Шарлотт замерла, уставившись на меня, как на предательницу, но я знала, что её обида не продлится долго. Все понимали, что их встреча с Луи не была подарком судьбы. Скорее… одолжением нашей матери.

— Даже если и так, — черты её лица смягчились, и она подошла ко мне, уже мечтательно улыбаясь. Ах, мне бы взять от Лотти хотя бы жалкую толику её мягкого и покладистого характера! — Мы полюбили друг друга. Разве это не прекрасно?

— Это везение, дорогая моя, но никак не закономерность. Вероятнее всего, на этом чёртовом балу меня заприметит какой-нибудь старый толстосум, и Розалинда продаст меня ему, как молодую кобылку, — с обидой выплюнула я. — В таком случае та любовь, о которой я мечтаю написать, никогда со мной не случится.

— И о какой же любви ты мечтаешь написать?

Я усмехнулась, устремив взгляд к небольшой картине, что висела возле окна, сколько я себя помню. Это был старый рыбацкий домик на берегу взбунтовавшегося моря. Лодка, прислоненная к замшелой стене, покосившаяся крыша, разбросанная у двери галька… мне нравилось смотреть на эту картину, она каким-то чудом приводила мои мысли в порядок. О какой любви я мечтаю написать, что хочу испытать? Какой банальный вопрос! Такой же банальный, как и ответ на него!

— О яркой, как вспышка, яркой и запоминающейся, — тихо сказала я, переведя взгляд на Шарлотт.

— Но ты же знаешь: вспышка длится всего мгновения.

— А воспоминания о ней могут остаться навечно. Видишь ли, Лотти, стабильной и тихой любви до гроба я предпочту яркий роман, пусть даже он разобьёт мне сердце. Любовь должна быть полна приключений. Испытаний. Двое постоянно должны проверять свои чувства на прочность. Понимаешь, о чём я говорю?

— Тогда, боюсь, Розалинда и впрямь зря задумала бал. Кажется, она совсем тебя не знает.

В глазах моих тотчас вспыхнул неистовый блеск — результат пламени, разверзшегося в душе. Я улыбнулась Лотти, опустив взгляд на записную книжку в своих руках, а затем вновь посмотрела на картину за её спиной. Шарлотт права. Розалинда совсем меня не знает.

А потому она и представить не может, на что я способна.

Глава 3. Танец для незнакомца

Вечером в субботу наше поместье стало напоминать цирковую арену с соответствующей ей разношёрстной программой. Она включала и жонглирование судьбами, и выступление подопечных талантливого и безжалостного дрессировщика, и лживые, но превосходные в своей невозможности иллюзии. Еда, напитки и музыка были приятным дополнением к этому весьма неприятному зрелищу, у которого не было зрителей — каждый, кто пересекал порог нашего дома, так или иначе нарекал себя клоуном, хотел он этого или нет. Мне было до тошноты омерзительно участвовать в подобном мракобесии, особенно, когда мне было известно, как известно каждому, что именно я являлась гвоздём программы. Эдакий затравленный медведь в цепях, которого выведут в конце шоу, когда гости совсем заскучают. Я уже видела их заинтересованные, сальные, сочувствующие взгляды на себе, представляла, как они тычут в меня пальцами и ждут, когда я раскрою перевязанную пасть, чтобы на них нарычать, но не смогу вымолвить и слова. Став поводом для насмешек и жалости, я непременно привлеку внимание тех, на кого больше всего рассчитывала Розалинда — на покупателей. О, они отвалят немаленькую сумму за дикого зверя в обличии хорошенькой молодой особы с дипломом и скверным характером, чтобы затем снова запереть её в клетке и лишить голоса. Безвольное существо, измученное и разбитое, но несомненно дорогое и необходимое каждому неуважающему себя пижону.

Ах, как я ненавидела эти чёртовы цирки.

Тем не менее, у меня не оставалось никакого другого выбора, кроме как принять правила бессовестной игры своей отчаявшейся матери. Хотя, признаюсь, ещё позавчера, проснувшись утром и осознав, что вся эта нелепица с балом мне не приснилась, я первым делом отыскала Гилана и потребовала как можно скорее вывезти меня из Дирлтона. Попытки успехом не увенчались — он оказался предан матери, как гвардеец монархии. Это было ожидаемо. Как и её выпад с маскарадом. Сценарий был написан давно, и я должна была честно играть свою роль: быть кокетливой и милой, вести светские беседы и производить на неженатых мужчин впечатление идеальной будущей супруги. Что ж, это именно то, чем я собиралась заниматься на протяжении всего сегодняшнего вечера. Однако разве в цирке не случалось ничего из ряда вон выходящего? Например, медведь мог сорвать с себя цепи и, может быть, не разорвать в клочья всех, кто попадёт под его свирепый взгляд, но точно цапнуть на память и оставить пару шрамов после встречи