– Это очень красиво, – говорит Эммануэль, склоняя голову.

Достаточно одного жеста… Запустить свой язык в эту ароматную пещеру. Но она хочет, чтобы ее об этом попросили. Чтобы это была мольба, а не приказ. Если Мервея скажет ей прямо: «Поласкай меня», она поднимется и отвесит ей пощечину. Но если, о чудо любви, она услышит шепот и нежную просьбу: «Я прошу тебя… Я прошу…», то она окунется губами в этот рыжий куст и станет пожирать его, словно плод. Но Мервея отстраненно объясняет:

– Когда мужчины входят в меня, мне достаточно выгнуться так, чтобы две части цепочки тесно обхватили член. Так я чувствую, как он набухает во мне до невероятных размеров. Стягивание цепочки предотвращает эякуляцию, и я могу держать его в себе до тех пор, пока мне этого будет хотеться. Вы должны попробовать…

– Но не делаете ли вы этим слишком больно мужчинам?

– О да! Член становится огромным, он словно готов лопнуть. И их лица! Сначала они испытывают боль, но потом побеждает сладострастие. Они стремятся кончить, потому что каждая лишняя секунда делает их боль еще более интенсивной. Им хочется извергнуть из себя свой мерзкий сок. Их лоб покрывается потом, глаза округляются, они умоляют меня, они проклинают меня. И это – настоящее наслаждение, моя дорогая.

Эммануэль, сбитая с толку, выпрямляется в кресле, делает глоток коктейля, но продолжает смотреть на треугольник этой плоти-ловушки.

– Они страшно оскорбляют. Меня, которая в этой области…

– А им не случалось вас бить?

– Нет. Когда я, наконец, позволяю им кончить, их облегчение так велико, что они изливают в меня всю свою сперму, а потом падают, словно мертвые. Некоторые даже потом благодарят меня!

Эммануэль удивлена такой жестокостью, но предпочитает промолчать. Кроме того, Мервея, похоже, забыла про свою спутницу. Тихо-тихо она позволяет пальцам продолжать свою медленную работу…

Внезапный шум заставляет Эммануэль повернуться. Открывается высокая расписная деревянная дверь, и входит Сильвана.

– Танцовщицы прибыли из аэропорта, – объявляет она. – Нужно доставить их сюда.

Затем, повернувшись к Мервее, которая при ее появлении подпрыгнула, как кошка, сжала колени и бросила на нее полный ненависти взгляд, она кричит:

– А вы убирайтесь отсюда! И побыстрее!

Ошеломленная Эммануэль видит, как американка вскакивает, собирает свою одежду и медленно выходит, лицемерная и сгорбленная, как дикий зверь перед укротителем.

Прибегают слуги и осторожно снимают защитную упаковку со статуэток. Эммануэль может наконец их рассмотреть.

Она следует за Сильваной, которая проверяет их одну за другой, нет ли повреждений. Эммануэль чувствует в этом деле некую недомолвку. Без сомнения, их лица изящны, отполированы умелыми руками неизвестных мастеров, родившихся много веков назад. Но это ровным счетом ничего не значит.

– По мне, – говорит она, – красота должна быть… Как бы это сказать?… Да, живой. И это должно выражаться в простой форме.

– Так вы отрицаете искусство?

– Вовсе нет. Но этим двенадцати танцовщицам, как бы дорого они ни стоили, я предпочла бы одну, но живую.

– Вы любите очень молодых? – спрашивает Сильвана.

– Не обязательно. Я тоже, когда была молодой…

Сильвана останавливает ее, удивленная подобным воспоминанием.

– Конечно. Я тоже была маленькой девочкой… И я начала тогда… Я, например, очень хотела одну из моих двоюродных сестер… Ей было, наверное, всего лет пятнадцать, но для меня она была взрослой. К тому же она утверждала, что у нее были любовники. Это безумно волновало меня.

Сильвана завершает осмотр. Она возвращается и встает на колени перед первой танцовщицей. С ручкой в руке она быстро начинает копировать в блокноте с прозрачными страницами идеограммы, выведенные на подставке.

– Что вы делаете?

– Я должна переписать эти знаки.

– Для кого?

– Для их получателя.

– В самом деле, – веселится Эммануэль, – вы – воплощенная Сибилла!

Сильвана тоже смеется, переходя ко второй танцовщице.

– Уверена, что вы мне не поверите, если я скажу, что ничего не знаю об этом человеке – ни его имени, ни адреса.

– О’кей. Вы отправите ему почтового голубя?

Эммануэль явно издевается.

– Нет. Мне достаточно знать номер его факса, чтобы передать ему эту информацию.

– А вы очень хорошо разбираетесь в технике!

– И в некоторых других делах, которыми я занимаюсь. А факс экономит мне драгоценное время.

– Вот это эффективность!

– Но в вашем случае я просто следую указаниям.

Взгляд Сильваны темнеет.

Эммануэль хотелось бы спросить ее, каков ее интерес в этом деле. Он явно присутствует, иначе и быть не может. И сколько ей заплатят? Если бы она это знала, она могла бы оценить важность всего дела. Но она проглатывает свой вопрос, поскольку Сильвана, беря сигарету, говорит:

– Эта… эта Мервея, она вам ничего не говорила?

– Нет. Мы смеялись, потому что она не ожидала моего приезда. По-моему, ей было поручено только подготовить мой приезд сюда. Но она не знала, что именно я буду тем человеком, которого ожидали.

– Вы хорошо с ней знакомы?

– Вряд ли. Это самая странная женщина из тех, что я когда-либо встречала. Но я кое-что о ней знаю.

– Она способна на все ради денег?

– Верно. Хотя Мервея также имеет и свои маленькие радости…

Сильвана не настаивает. Она выпускает два клуба дыма и возвращается к своей работе. Когда она наклоняется, Эммануэль отмечает красоту ее ног, длинных и тонких, ее идеальных лодыжек и стройных бедер.

– Я всегда ненавидела коды, – с досадой говорит Эммануэль. – Символизм – это так скучно.

– Как вы поняли, что это код?

– Очень просто. Если бы вы должны были сообщить кому-то о прибытии этих танцовщиц, вы бы просто отправили по факсу сообщение, которое бы гласило: «Груз прибыл. С уважением, Ваша…» К чему тогда вся эта шумиха! Но, на мой взгляд, получатель должен знать, что прибыли именно эти танцовщицы. Единственный способ показать ему это – точно скопировать подписи.

Сильвана поворачивается к Эммануэль, кивая головой.

– А она, оказывается, умеет думать!

– Cogito, ergo sum![5]– смеясь, отвечает Эммануэль.

Она поднимается и присоединяется к хозяйке, расположившейся на ковре, где она вытягивается, как бы случайно подобрав юбку высоко вверх.