как бы неким оружием и щитами обремененные (а на деле — собственными преступлениями в таковых обличиях нагруженные)»[144]. И далее автор развивал свою мысль, утверждая, что сама природа подобных дьявольских созданий в полной мере соответствует злодеяниям умерших грешников — особенно, если они совершили преступления сексуального характера: «В самом деле, конь — животное гордое и упрямое, охочее до состязания и битвы, пылкое к соитию и в похоти могучее; итак, демоны, обращенные в коней, обозначают их всадников, услаждавшихся такими преступлениями»[145].

Развивая свои «теоретические» выкладки, Элинанд приводил несколько поучительных историй, подтверждавших его основной тезис. В первой из них рассказывалось о придворном графа Неверского, соблазненном некой знатной дамой и вступившим с ней в тайную связь, а в результате убившим супруга своей любовницы. За двойное преступление мужчина и женщина были приговорены к вечному наказанию в аду[146]. Во второй же истории сообщалось уже о самом правителе, на глазах у собственных придворных насильно усаженном верхом на коня и унесенном дьяволом прочь. И хотя преступление «несчастного из Макона» прямо в тексте не называлось, общий контекст, в который оказывался включен этот рассказ, не оставлял сомнений в его сексуальной природе[147].

Любопытно, что именно тема преступной похоти объединяла De cognitione sui со следующим отобранным Винсентом из Бове для компиляции сочинением Элинанда из Фруамона — «О добром правлении государя» (De bono regimine principis). Вводная часть этого трактата оказывалась полностью списана с «Поликратика» Иоанна Солсберийского: здесь также осуждались охота, коллекционирование боевых коней, присутствие при дворе правителя все тех же актеров, мимов, сводников, проституток и умелых колдунов[148]. Всех их автор требовал удалить от государя, дабы тот не смог подавать дурной пример подданным.

Буквально следом за этими заявлениями возникал еще один знакомый нам по «Поликратику» пассаж — на сей раз посвященный моногамии. Как и Солсбериец, Элинанд полагал совершенно недопустимым наличие у владетельного сеньора любого ранга многочисленных любовниц, ибо столь аморальное поведение превращало правителя в прелюбодея и позорило его[149]. Подобно Адаму, Гераклу, Самсону, Давиду и многим другим героям прошлого, он становился легкой добычей для дьявола — подлинного прародителя любого разврата[150], который и сам частенько представал в обличье похотливой девицы[151].

Впрочем, и супруге государя следовало подавать пример истинной добродетели: не питать склонности к адюльтеру, но держаться «правильного» курса и всегда хранить верность мужу[152]. Столь же целомудренными надлежало оставаться и придворным, ибо, писал Элинанд, и здесь вторя Иоанну Солсберийскому, тот, кто впадает в подобный грех, переходит на сторону Нечистого и почитает его как истинного Господа[153]. Иными словами, всем без исключения приближенным правителя автор рекомендовал следовать заветам Бога, подчиняться его установлениям и пользоваться дарованной им мудростью, ибо только она одна ведет к спасению[154]. Так они смогут должным образом исполнять свои обязанности — во всем поддерживать своего государя, давая ему верные советы, наставляя его и обучая[155]. Ибо, как замечал Элинанд, буквально цитируя «Поликратик», «неграмотный король напоминает осла на троне»[156].

Что же касается женщин-советчиц, то знаменитый цистерцианец призывал правителей всех рангов непременно сторониться подобных дам, полагая, что они не только склонны к сексуальному разврату, но и занимаются непосредственно колдовством, пребывая в тесном контакте с дьяволом[157]. И хотя, по мнению Фредерики Лашо, идеи Иоанна Солсберийского были изложены Элинандом из Фруамона в крайне усеченном виде[158], мне представляется, что автора «Хроники» чрезвычайно занимала тема вмешательства Нечистого в жизнь государя при посредничестве недостойных представительниц слабого пола. Иначе сложно объяснить, почему в дошедших до нас главах своего сочинения (посвященных преимущественно делам церковным) он уделил ей столько внимания, постоянно ссылаясь на конкретные примеры из прошлого[159].

В частности, Элинанд цитировал известное письмо св. Бонифация, направленное в 745–746 гг. Этельбальду, королю Мерсии (716–757) и Сассекса (750–757). Знаменитый англосаксонский миссионер укорял правителя в том, что тот погряз в разврате, прелюбодействует с монахинями и своим поведением подает дурной пример всем приближенным[160]. Архиепископ Майнца, если следовать «Хронике», полагал подобное поведение не просто греховным: он писал, что видит в нем признаки увлечения язычеством и поклонения дьяволу, от чего короля смогут избавить лишь наставления его исповедника и иных представителей церкви[161].

Что же касается собственно язычества, то его — как и идолопоклонничество — Элинанд полагал одной из разновидностей магических практик[162]. К этой теме он возвращался неоднократно. В частности, описывая правление Дагоберта I, короля франков (629–639), прославившегося среди современников своей распущенностью, имевшего множество жен и наложниц[163], хронист не забывал рассказать и о таком, казалось бы, незначительном факте, как наличие в королевстве «одной женщины», которая занималась не только врачеванием, но и гаданием, а также поклонялась идолам и деревьям, «посвященным демонам»[164]. Элинанд также упоминал о старинном обычае фризов узнавать судьбу, принося жертвы демонам, т. е. занимаясь колдовством[165]. А описывая повседневную жизнь сарацинов, он специально подчеркивал, что они почитают идола Магомета, в котором — опять же с помощью колдовства — запечатан целый «легион демонов»[166].

С тех же позиций интерпретировалась в «Хронике» и уже упоминавшаяся выше история Людовика Благочестивого и его супруги Юдифи, которой автор отводил роль дурной советчицы, различными кознями доведшей императора до войны с собственными сыновьями и утраты трона. Этим трагическим событиям, по мнению Элинанда, способствовало прямое вмешательство дьявола, о чем свидетельствовало появление на небе кометы[167]. Впрочем, опасные советы могли исходить и от настоящих ведьм. Так, в частности, случилось с сыном Людовика Благочестивого, Людовиком II Немецким, доверившимся было словам некоей «псевдопророчицы», но избавленным от ее пагубного влияния Рабаном Мавром, архиепископом Майнцским и ближайшим советником короля[168].

Не менее показательными оказывались для Элинанда и отношения между правителями и их сожительницами. Он отсылал читателей к знаменитой истории Лотаря II и его конкубины — «соблазнительницы» Вальдрады, с которой, несмотря на советы приближенных, он так и не смог расстаться[169]. Развивая сюжет, автор «Хроники» сообщал, что Гуго, герцог Эльзаса и сын правителя Лотарингии, рожденный в результате этой преступной связи, превратился в тирана для своих подданных, т. е., согласно теории Иоанна Солсберийского, в пособника дьявола[170]. Впрочем, и сама Вальдрада, если вспомнить суждение о ней Хинкмара Реймсского, была колдуньей, наводившей порчу на законную супругу Лотаря Теутбергу.

Столь же ужасной, с точки зрения Элинанда, являлась и история Эдвига, короля Англии из Уэссекской династии (955–959). Этот правитель не