Особенно бурно принимали пьесы Игната. Графа качали в фойе, с трудом артисты отнимали его. А после спектакля о братьях люди не хотели уходить: пришедшие из других сёл кричали «спасибо» и просили освободить их от деспотов.

Как-то плохо стало графине, и граф остался с ней. После спектакля, когда, наконец, отпущенные зрителями, они собрались идти домой, подошла Марта. Поклонилась всем, погладила Любима по плечу и стала смотреть на Сашу. А говорила Игнату:

— Возьми меня, сынок, играть. Петь могу не уставая.

— Помнишь, ты хотел на стихах и песнях построить спектакль? — спросила Саша мужа. — Может, попробуем? У меня три тетради стихов. Не один год собираю! — А когда Марта, приглашённая на следующую репетицию, отошла, удивлённо спросила: — Заметил, как она смотрела на меня? Словно без памяти любит. Как дочку.

— Ты хорошо её знаешь?

— Совсем не знаю, Игнат. На одном из праздников она спела потрясающую песню. До сих пор помню и мотив и слова. Но она — мать Будимирова. С ним дружил Гиша. Бур — отчаянно смелый и мрачный субъект. Я терпеть его не могла. От него шла злая сила. Он убил своего отца. Папа помог Марте похоронить мужа, утешал её, даже плакал от жалости, назначил ей ежемесячное пособие. Нас попросил никому не говорить, что это Бур убил… Заключение врача: «Был пьяный. Падая, ударился об угол железной кровати». Никто Бура не искал. А ты чувствовала, какой он злой? — Саша обернулась к Магдалине. — Странно, мы с тобой никогда о нём не говорили. Тоже чувствовала? И оберегала Гишу от него, да? — настойчиво спрашивает Саша.

Вспыхнувшее жизнью лицо Марты. Перекошенное ненавистью лицо Будимирова. Не забытый голос: «Я убил своего отца».

Оберегала Гишу?

Тайна от самой себя. Что так сильно в отрочестве влекло её к Будимирову? То, что с братом дружил? Или то, что был независим и мужественен? А может, из чувства сострадания?

А почему брат так много времени проводил с ним? Он же с детства лишь с Адрианом хотел дружить. Нравилось лазить и прыгать? Адриан терпеть этого не мог. Что же получается: Гише книги менее интересны, чем пещеры и скачки? И вдруг поняла — брат боялся Будимирова.

— Ты чего молчишь? — тревожно смотрит на неё Саша.

— Не знаю, что ответить. Должна подумать.

По дороге домой спросила брата:

— Что связывало тебя с Будимировым? Почему свободное время проводил с ним? Ты же любил Адриана!

Григорий остановился. Смотрел мимо неё. Наконец сказал:

— Одни просыпаются в десять, другие — в шестнадцать, третьи ещё позже. Я опоздал с развитием.

— Вот это да! — засмеялась Магдалина. — А кто учил меня всему? Ты же очень много знал…

— Для этого нужны умные книжки, хорошая память и хорошо подвешенный язык! — вздохнул Григорий. — Это всё у меня в наличии. А вот проснулся я не так давно. Когда Будимиров убил своего отца. Проснулся, и завертелось всё в башке. И наконец, прояснело: стал соображать.

— Ну и что сообразил?

— Боялся я его. Шёл за ним, как баран на верёвочке. Нет, не так всё однозначно, конечно. Хотел соответствовать. Уж очень я завидовал ему: он всё мог, сама знаешь. Я рос хлипким.

— Ты?!

— Ну да. Когда совсем пацаном был. А ведь заело меня. Могу, и всё. Вот и пёр на рожон: себе и ему, да ещё тебе с Сашей доказать — тоже смелый, тоже ловкий, тоже всё могу.

— Ты доказал. Но что-то ещё было между вами.

— Боялся я… — повторил Григорий. — Всё время хотел сбежать от него и не мог. Он убил бы меня, как отца.

Магдалина обняла брата, прижалась к нему.

— Не убил, слава Богу. Ты со мной. И ты с Адрюшей.

Григорий гладил её по спине, волосам. И долго стояли они так, уверенные, что, наконец, навсегда избавились от страха.

— С его помощью я прошёл хорошую школу, но только бы он сюда никогда не вернулся! — сказал Григорий.

— Только бы никому больше не причинил зла! — эхом откликнулась Магдалина.

— Слава Богу, ничего не слышим о нём, и, надеюсь, не услышим.

Но о Будимирове услышали все.

Он собрал таких же злых и бесстрашных и пошёл крушить старую жизнь. Никого не щадил: ни сирот, ни графских детей.

Ясным утром, когда солнце сквозь распахнутые окна помогало им репетировать и видеть друг друга, раздался топот множества коней и крики. Сначала приглушённые, они быстро приближались. Все кинулись к окнам.

Большой отряд всадников вылетел на площадь перед фабрикой и пронёсся мимо театра, не останавливаясь.

— Долой графьёв! Волею Будимирова смерть графьям и их отродьям! — врывалось в окна.

— Свобода и земля народу!

— Да здравствует Будимиров!

— Да здравствуют «бойцы Возмездия», «справедливые»!

Уже после слов «смерть графьям» Саша стала оседать. Игнат с Григорием еле успели подхватить её.

— Падрюша! — едва слышно пролепетала она.

Магдалина бросилась за водой.

— Помоги, Господи! Спаси графа! — повторяла, поила Сашу, трясущимися руками пыталась удержать её ходуном ходящие плечи.

— Скорее, Игнат, бежим! — приказал Григорий. — Машина графа у двери.

— Мама, что случилось?

— Куда нам бежать?

— К тебе! Скорее! Все уходите! Из домов ни шагу! — жёстко говорил Григорий остолбеневшим людям. — Игнат, помоги жене.

С трудом тот поднял Сашу на руки. Если бы не Григорий, поддерживавший его и Сашину голову, Игнат не смог бы идти.

Магдалина несла Любима. За ними едва семенила нянька.

В жилье Игната не было даже кровати. Сашу положили на пол. Григорий вышел и через минуту вернулся с дрожащей, словно под током, Мартой и большим количеством одеял, подушек.

— Она поможет, — сказал строго. — И о ней позаботьтесь!

— Гиша, он жив?! — едва шевеля губами, спросила Саша. Ей никто не ответил. Тогда она жалобно сказала: — Магдуша, спаси папу! Уведи его, спрячь. Я без него жить не буду.

— Запрещаю выходить! — сказал Григорий. — Ждите меня здесь. Игнат, понял?

Магдалина никогда не слышала такого тона у Григория и не видела таких бешеных глаз.

— Тебя тоже могут убить!

— Меня, единственного, не убьют. Из меня сделают пугало. Ты забыла? Будимиров считает меня своим другом и потребует, чтобы я служил ему. Марта, принеси, пожалуйста, воды!

— Папу спаси, привези сюда папу, умоляю тебя!

Григорий выскочил из дома.

Эти часы, что они, припав друг к другу, сидели на одеялах, расстеленных Мартой, и ждали Григория, растянулись на жизнь. Няня держала обе руки на Сашином беспокойном животе.