— Вы так бледны. Могу я отвезти вас? Только скажите куда. Вы же обещали не падать в обморок, верно?

Ресницы дрогнули, и она посмотрела ему прямо в глаза. С тревогой и надеждой, от чего он вдруг очень смутился. А потом прошептала:

— Не упаду. Постараюсь. Думаю, мне лучше поехать домой.

Они распрощались на ступеньках перед входом в дом Вандерлёра, такси осталось ждать по другую сторону дороги, напротив массивного викторианского особняка. Еще не стемнело, но день выдался какой-то серый, безрадостный — ни капли живого яркого цвета, ни лучика солнца. А значит, сегодня ночью снова будет туман. И настроение у Мид было под стать погоде — сумеречное, серое и безрадостное, к тому же она еле держалась на ногах от усталости. Внезапное чудесное воскрешение Джайлза, затем шок, который она испытала, поняв, что он забыл о ее существовании, — все это, безусловно, сказалось, вымотало силы, душевные и физические. Они встретились и вот теперь прощаются и, возможно, никогда не увидятся снова. Эта мысль пронзала болью все ее существо. Сейчас он уедет, вернется к своей работе и не вспомнит о сегодняшней встрече, а если и вспомнит, то как о курьезном случае, досадном недоразумении, и сочтет, что лучше им больше не видеться. И ей придется с этим смириться, поскольку вероятность такого поворота событий весьма велика. Он столкнулся на улице с глупой, склонной к обморокам девицей, совершенно незнакомой — вот что он теперь будет помнить. Мужчины терпеть не могут девушек, которые плачут и падают в обморок. Он был добр к ней. Джайлз вообще добрый. Она была свидетелем тому, с какой добротой он относился к бродячим собакам и назойливым пожилым дамам. Но, избавившись от девушки, доставившей столько малоприятных хлопот, он вряд ли будет искать продолжения знакомства, к чему ему лишние проблемы. А потому она собиралась навсегда распрощаться с Джайлзом. Только не сметь плакать, не сметь падать в обморок! Она должна расстаться с ним достойно и красиво.

Она протянула руку, он пожал ее, а потом взял ее за другую руку, зажав обе в ладонях. У Джайлза всегда были такие сильные теплые руки!.. А затем он заговорил серьезным тоном, немного запинаясь, — так говорят люди, за словами которых стоят сильные чувства.

— Это неправильно… мы не должны расставаться навсегда. Вам больно, я вижу и меньше всего на свете… хочу обидеть вас. Пожалуйста, не обижайтесь, позвольте мне сейчас уехать и хоть немного прийти в себя. Нас обоих… просто сразило это происшествие. Дадите мне номер вашего телефона?

Это было так похоже на прежнего Джайлза, что она едва удержалась от смеха.

— Вы просили телефон у меня в Нью-Йорке, в день нашей первой встречи.

— Наверняка просил. И вы дали?

— Да.

— Тогда сделаем это еще раз. Итак, какой у вас номер?

Она продиктовала, глядя, как он записывает, — в точности как в тот, первый, раз. Вот только записная книжка у него была новенькая. А та, наверное, затонула где-то в Атлантике, и номер ее нью-йоркского телефона размыла вода, полностью стерла со страницы, как сама она стерлась из памяти Джайлза.

Он сунул записную книжку обратно в карман и снова взял девушку за руки.

— Мне пора… но я вам позвоню. Вы не против?

Нет, конечно, она не против.

Он подержал ее руки еще секунду, затем направился к ожидавшему такси, и гравий хрустел у него под ногами.

Мид провожала его глазами. Если он обещал позвонить, значит, расстались они не навсегда. И на сердце у нее слегка потеплело при этой мысли. Она поднялась в лифте, вышла на первой площадке. Андервуды, квартира номер три. Надо бы рассказать обо всем тете Мейбл, и чем скорее, тем лучше. И в то же время она всем сердцем противилась этому. Ей не хотелось рассказывать о Джайлзе ни единому человеку на свете. Когда ты, разбитый болезнью, лежишь в больнице и приходит какой-нибудь добрый дядюшка и держит тебя за руку, так и подмывает выложить ему все. Но с другой стороны, тетя просто должна знать о Джайлзе. Имеет на это полное право. Дядя Годфри всегда был очень добр к Мид, но он непременно проболтается тете Мейбл, а тетушка Мейбл оповестит об этом весь мир. И тогда все узнают, что Джайлз жив, но забыл ее и, разумеется, они больше не помолвлены. Придется сказать, преодолеть себя.

И она преодолела. Это было нелегко. Мейбл Андервуд не сделала ровным счетом ничего, чтобы облегчить эту задачу. Она изо всех сил старалась быть доброй, но добавила последнюю каплю:

— Так он тебя совсем не помнит?

— Он вообще ничего не помнит.

— Как странно! Ты что же, хочешь сказать, он даже имени своего не помнит?

— Имя помнит.

— А кто он такой, и какая работа была у него в Америке?

— И это помнит.

Голос у миссис Андервуд стал скрипучим и резким.

— А тебя, получается, не помнит? Но, дорогая, это просто смешно! Он хочет отделаться от тебя, разорвать помолвку! Дядя Годфри должен непременно с ним поговорить! Ты только не волнуйся, у молодых мужчин бывают такие закидоны, но твой дядя все исправит, поставит на свои места. Не думай, что за тебя некому заступиться. И не волнуйся, все образуется, все будет хорошо.

Слышать это было совершенно невыносимо, но она выслушала. Отсутствие сочувствия и доброты перенести гораздо легче. Тетя Мейбл так старалась быть доброй, но подтекст был совершенно очевиден: она считала, что Джайлз Армитейдж — вполне подходящая пара для столь никчемной девицы, как Мид. А потому твердо вознамерилась вернуть невесте жениха.

Но всему рано или поздно наступает конец. И Мид сочла, что сейчас ей лучше всего прилечь и хоть немного прийти в себя.

— Айви принесет тебе ужин прямо в постель. А я поднимусь к Уиллардам, сыграю партию в бридж.

Мид испытала облегчение, хотя и была уверена: ровно через пять минут Уилларды узнают все о Джайлзе, а также о взглядах Мейбл Андервуд на то, какие меры воздействия следует применять к столь непостоянным молодым людям. Но что толку думать об этом. Тетушку Мейбл все равно не переделать, и чему быть, того не миновать.

Лежа в постели, Мид решила: пусть все идет своим чередом. Нет смысла размышлять об этом, надеяться, строить планы, нет смысла горевать.

Вошла Айви с подносом — рыбные котлетки и чашка «Овалтина»[5]. Мид села в постели и подумала: «Да и она тоже выглядит не лучшим образом. У этой девушки совершенно несчастный вид». И она, сама того от себя не ожидая, выпалила:

— Ты выглядишь усталой, Айви. Уж не заболела ли?

— Голова немного побаливает. А так ничего страшного, причин извещать родных нет.

Типично лондонская девушка, маленькая, худенькая, с бледным узким личиком и прямыми каштановыми волосами.

— А где твои родные?