По материалам допросов В. Ройшле в Третьем Главном управлении контрразведки МГБ СССР:

«Он (Джугашвили) был среднего роста, 32–36 лет, брюнет, вешнее выглядел хорошо, но был не брит, волосы черные, с зачесом назад, без головного убора, одет — в гражданскую одежду, черный пиджак, похожий на пижаму, такого же цвета брюки и в простых немецких сапогах. Ни вещей, ни документов у него не было.

По словам Джугашвили, в день пленения он был вызван в штаб дивизии для получения каких-то распоряжений. Когда он вернулся, ему доложили, что бомбежкой уничтожена вся материальная часть, а некоторые бойцы разбежались. В это время опять началась сильная бомбежка. Одновременно поползли слухи об окружении. Возникла паника, бойцы стали разбегаться и переодеваться в гражданскую одежду. Не будучи в состоянии навести должный порядок, он уступил требованию оставшихся с ним красноармейцев и переоделся в гражданский костюм. Рассказывая об этом, Яков после некоторой паузы заявил с волнением, что он испытывает перед отцом и русским народом чувство стыда, что не погиб в бою, а попал в плен».

Судя по дате, именно материалы этого допроса были размножены на ротаторе и обнаружены в Саксонии. Вот так отдельные показания разных людей, полученные в разные годы и связанные между собой суровой ниткой архивного дела, складывались в достаточно полную картину тех трагических дней середины июля 1941 года в жизни старшего лейтенанта Якова Джугашвили. Среди 12 тысяч военнопленных лагеря «Березина» он мог погибнуть неизвестным солдатом, но и на этот раз судьба сохранила ему жизнь для будущих, еще более тяжких испытаний.

Личный пленник Гиммлера

Через два дня из штаба 6-й германской армии необычного пленника отправили самолетом в Берлин, а в конце июля — в Просткенский лагерь военнопленных. Так для старшего лейтенанта Джугашвили начался крестный путь скитания по концентрационным лагерям, борьба за жизнь и собственное достоинство советского офицера. С этого момента сын Верховного главнокомандующего становится личным пленником Гиммлера. Его мучили, но не пытали до полусмерти, не выжигали на запястье правой руки лагерный номер и даже не одевали в полосатую робу заключенного. Над ним издевались и унижали более изощренно. И вынести эти испытания ему, сыну вождя, почти бога, было особенно трудно.

20 июля 1941 года Джугашвили попадает в офлаг 56 (офицерский лагерь), где на него заполняют карточку военнопленного — листок тонкого картона светло-зеленого цвета с красной полосой по диагонали. Он и сейчас хранится в архивном деле. А на Восточном фронте в расположении частей РККА уже разбрасывают листовки с клеветническими заявлениями Якова в адрес своего отца и советского правительства. На русском и немецком языках звучит радиопередача с его пораженческими высказываниями. Огромными тиражами выпущен журнал с фотографиями, запечатлевшими знаменитого пленника в окружении немецких офицеров, а в сентябрьском номере издаваемых для советских военнопленных газете «Новое слово» за его подписью публикуется статья о преимуществах немецкой промышленности.

О том, как создавались эти фальшивки, сообщил в своих показаниях уже известный нам Вальтер Ройшле.

Непосредственно перед первым допросом в штабе фон Клюге в стол был вмонтирован микрофон, соединенный со звукозаписывающим устройством, находящимся в соседней комнате. Магнитофонную запись допроса, который длился более часа, Ройшле лично доставил в Берлинский радиодом, где при участии семи переводчиков текст был откорректирован и переведен на немецкий язык. Факт негласной записи был подтвержден и спецсообщением на имя господина имперского министра Геббельса: «… мы в свое время при допросе сына Сталина спрятали под скатертью микрофон, посредством которого был записан весь разговор с ним. Затем мы вырезали из восковой пластинки (так в тексте. — A.B.) неподходящие места, так что получилась в пропагандистском отношении пригодная беседа, которая была передана по радио. Сын Сталина, следовательно, не знает, что он говорил по радиовещанию». Сообщение было доложено Геббельсу, и на полях имеется его собственноручная виза.

Во время того допроса фоторепортер роты информационной службы улучил выгодный момент и сфотографировал сидящих рядом Джугашвили и Ройшле. О негласной фотосессии пленник узнал лишь по фотовспышке и стал протестовать. Другая фотография, и тоже скрытно, была сделана во время прогулки Якова с начальником отдела «I-Ц» и эстонцем-переводчиком во время прогулки по парку недалеко от здания штаба.

Конечно, фашистские пропагандисты не знакомили пленника с образцами своей работы. Но от солагерников Якову стало известно об идеологических акциях немцев. Тяжело переживая случившееся, он замкнулся, стал еще более молчалив и угрюм.

Из агентурного донесения «Шмидта» о посещении В. Тогонидзе концлагеря в Просткене (Сообщение написано от первого лица.)

«Лагерь был окружен колючей проволокой. Охрана была усилена. Наконец дежурный офицер провел меня к одному из бараков. На полу сено, сильно примятое от лежания. На сене сидели и лежали несколько военнопленных». Разговор поначалу не клеился, потому что Яков знал об извращении своего заявления и решил ни с кем не разговаривать». Говоря на грузинском языке, Тогонидзе смог убедить своего собеседника, что их разговор не будет опубликован. Вот небольшая часть этого диалога.

— На что же вы надеетесь? — спросил я.

— На победу, — твердо ответил он. — На победу, которая неизбежно будет. Жаль только, что судьба лишила меня возможности быть ее участником, — Я не решился его разубеждать.

В середине октября 1941 года Джугашвили был направлен в Берлин и заключен в Центральную тюрьму тайной государственной полиции гестапо. Периодически его привозят на допросы в комнату 427 Шарлоттенбургского каземата, но он продолжает упорствовать и уверен в победе Красной Армии. В материалах дела имеется неподтвержденная информация, что во время пребывания в этой тюрьме Яков дважды пытался вскрыть себе вены. Этот факт выглядит вполне правдоподобно, если учесть, что именно в берлинских застенках фашисты пытались вербовать агентуру из оказавшихся в плену известных политических деятелей и военачальников для использования в пропагандистских целях и руководства коллаборационистскими движениями. Не исключено, что попытка покончить жизнь самоубийством была ответом на предложение о сотрудничестве с рейхом. К тому же знавшие Джугашвили пленные неоднократно упоминали впоследствии о том, что к нему будто бы применялись меры физического воздействия.

В начале следующего года Якова переводят в Северную Баварию, в Хаммельбургский лагерь военнопленных № 13-Д (шталаг XIII-D). Здесь его помещают в 32-й номер на втором этаже штаб-офицерского барака, оборудованного специально для оказавшегося в плену высшего комсостава. Три кровати с постельными принадлежностями, стол да несколько стульев — вот и все убранство его комнаты.

«Когда был привезен в лагерь т. Джугашвили, выглядел он плохо, — вспоминал один из близких знакомых Якова по плену капитан А. Ужинский. — В нормальных условиях я бы сказал, что этот человек перенес тяжелую, длительную болезнь. Щеки впалые, цвет лица серый. На нем было советское, но солдатское обмундирование. Яловые сапоги, синие солдатские брюки, пилотка и большая для его роста серая шинель».